Сыны грома

Я проводил время, обучаясь обращению с топором у Свейна и Брама. Это был не простой одноручный топорик, какой многие из нас носили за поясом и использовали для обороны, если мы выстраивали стену из своих щитов, или же просто для того, чтобы рубить ветки для костра и взламывать вражеские двери. Это был двуручный топор с длинной рукоятью. При построении стеной он неудобен: когда орудуешь им, нужно свободное место, и живот твой остается неприкрытым. Зато стоит тебе подобраться с ним к неприятелю – и он покойник. Держа в руках такое оружие, проникаешься почтением к тому, кто его изготовил. По счастью, мне, как подмастерью плотника, было не впервой браться за топор. А гребля закалила мышцы моих плеч и спины, дав им необходимую силу. Я еще не умел выписывать топором в воздухе такие узоры, как Свейн, Брам Медведь или Улаф, но знал, что однажды научусь: я заставлю его петь и шептать, сверкая на солнце. Ну, а пока упражнения отгоняли от меня мысли о судьбе Сигурда и моем участии в ней.

На третий день ярл вновь встал и на сей раз сам свернул свою постель, как бы показывая, что его болезни положен конец. Он все еще был слаб, и раны отнюдь не затянулись, хотя, по заверению Улафа, они заживали быстро. Асгот признал: если Сигурд, пролив так много крови, так скоро поднялся, то милость Всеобщего Отца, должно быть, по-прежнему с ним. Однако к этому жрец прибавил, что глуп тот, кто укусит монету Сигурдовой судьбы и крикнет: «Серебро!» – ибо благоволение Одина изменчиво и быстро улетучивается. «Проще прибить к двери воздух, чем узнать волю Копьеметателя», – проворчал Асгот.

Я, обливаясь по́том, чертил в воздухе петли топором Брама и вдруг краем глаза увидел Сигурда. Он смотрел на меня, и я стал упражняться с особым тщанием, чтобы один круг плавно перетекал в другой, как рисунок, вырезанный искусным мастером на броши или на носу корабля. Увы, то, что у меня выходило, скорее походило на те узоры, которые пьяница выводит мочой на стене.

– Подойди, Ворон, – сказал ярл, и от этих двух слов я ощутил такую тяжесть, будто проглотил моток заледенелой веревки.

– Что-то будет, – вполголоса пробормотал один из викингов.

– Ты был славным малым, парень, – рыкнул другой.

– Скажи ему, что он по-прежнему хорош собой, – прорычал Брам Медведь, заслоняя рукой рот. – А то потом можешь не успеть.

Обод Маугерова щита врезался Сигурду в висок, и теперь на этом месте была сморщенная гнойная рана, которая, верно, очень болела. Щеку рассек обломок стали, и пальцы англичанина расковыряли надрез, точно когти орла, вонзенные в рыбье тело. Ясно было, что останется большой шрам.

Собравшись с духом, я преодолел десять шагов, отделявших меня от моего ярла. Они показались мне десятью милями.

– От одного вида секиры[14] враг утратит мужество. – Сигурд произнес норвежское слово argr, которое само по себе разит, как удар топора, ибо означает «недостойный мужчины». – Дай-ка сюда.

Он протянул руку. На костяшках темнели кровяные корки. Когда я передал ему топор, он, кивнув, взял его обеими руками и, прежде чем я успел попросить его не утруждаться, описал в воздухе два круга-близнеца, перетекших один в другой с восхитительной плавностью. При этом сосредоточенное лицо ярла искривилось. Он едва встал со смертного одра, и все равно мои потуги были барахтаньем утопающего в сравнении с его искусством. «На то он и ярл», – сказал я себе в утешенье, когда Сигурд резко остановил вращение секиры и передал ее мне. Тяжелый пот струился по его болезненному лицу и грязной бороде.

– Боевой топор – достойное оружие. – Ярл тяжело дышал, и я видел, что ему больно. Свежий гной, желтый, точно сливки, выступил на израненном лице. – Превосходная вещь! Кишки врага растают, и он со страха опоганит собственные башмаки. Упражняйся как следует, Ворон. Хотя на твоем месте я отыскал бы учителя получше.

Брам сделал знак, который я бы ни с чем не перепутал, находясь даже на вершине горы. Теперь Сигурд подмигнул мне. Медведь зарокотал, как вода, падающая с далекой скалы, и ярл слабо улыбнулся. Одно мгновение мы молчали, после чего Брам, верно истолковавший эту тишину, удалился, оставив нас двоих на краю рощи. Небо над морем почернело. Где-то далеко зрела буря.

– Может, если б во время хольмганга секира была при мне, я бы отделался парой волдырей на ладонях.

После этих слов серебряное кольцо на моей руке словно врезалось мне в кожу. Я дернул его, пытаясь снять, но вдруг Сигурд дотронулся до меня, я посмотрел в суровые голубые глаза своего ярла и чуть не заплакал.

– Ты правильно поступил, Ворон, – сказал он.

– Господин?

– Маугеру повезло, что ему достался такой щитоносец.

– Но господин… я…

– Ты сделал то, что я велел тебе делать. И сделал хорошо. Даже немного слишком хорошо – это верно… – Сигурд поморщился, прикоснувшись к ране на виске.

– Я думал, ты отрежешь мне яйца, – сказал я, сдерживая улыбку облегчения.

– Если одна из этих ран позеленеет, то как знать… А почему, ты думаешь, именно тебя я назначил щитоносцем Маугера?

Я пожал плечами:

– Самим норнам не разгадать твоих замыслов, господин.

Сигурд приподнял бровь.