Сыны грома

– Хотел бы я посмотреть на раба Христова, который решится макнуть меня головой в воду, – громко сказал Свейн Рыжий, глядя на отца Эгфрита (монах смотрел на нас и, как мне показалось, пытался улавливать нить нашего разговора).

– Нет такой глубокой реки, Свейн, – сказал я, подразумевая, что вымыть богов из его головы не легче, чем зацепить багром луну и стащить ее с неба.

Мое немудреное замечание положило конец беседе о крещении, и я взглянул на Эльдреда: станет ли он говорить с франками от нашего имени, как я пообещал Сигурду? Выбирать олдермену не приходилось, но и терять ему было нечего, кроме своей жалкой жизни. Поэтому мы не знали, согласится ли он. А кроме того, здешние господа могли ему не поверить. Это показалось мне вполне вероятным, когда я увидел, как он скорчился на корме «Змея», точно овчарка, которую побили за украденную еду.

Там, где соленая вода смешивалась с пресной, устье сужалось. Берега заслонили нас от морских ветров, и пытаться идти под парусом стало бесполезно, особенно против течения. На обоих кораблях застучали весла: мы приготовились грести. Улаф, Флоки Черный и Брам спустили парус и тоже сели на скамьи. По берегам, что казались нам створками каких-то ворот, тянулись песчаные холмы, наметенные ветром, а на них рос тростник, похожий на вздыбленную шерсть злой собаки. Там, где вода соприкасалась с сушей, волны вырубили в песке ступеньки, над которыми вились сотни стрекоз. Я видел их даже издалека: они неистово мелькали, наполняя воздух странным мерцанием. Жирные чайки с воплями кидались под корму «Змея», жадные до рыбьих потрохов, что люди выбрасывают за борт, входя в реку из моря. Над носом корабля, словно туча выпущенных стрел, пронеслась стайка стрижей. Все они, как один, резко метнулись в сторону, огибая песчаную отмель.

Я греб, мои мышцы то сжимались, то расслаблялись, и тепло от них разливалось по всему телу. Наконец мы увидели первых людей: словно вырастая из тростника, они появлялись среди песчаных холмов и стояли неподвижно, как камни. Казалось, целое войско мертвецов восстало из земли. Я прикоснулся к висевшему у меня на шее оберегу – маленькому резному изображению головы Одина, которое прежде принадлежало Сигурду. Слаженно погружаясь в воду, наши весла и весла «Фьорд-Элька» издавали сладостный мерный звук, извещавший о нашем прибытии христианского бога и его рабов, что смотрели на нас с берега. Помыслы здешних людей были известны лишь им самим, но я мог побиться об заклад, что они объяты страхом: во Франкию пришли волки Сигурда.

Глава 11

На борту «Змея» разгорелся спор о том, смогут ли франки, если они нам не рады, поразить нас из своих луков. В конце концов все согласились, что идем мы далеко от берегов и движемся быстро, а потому стрелки должны будут метить туда, где мы окажемся лишь через несколько мгновений. Чтобы такой выстрел стал смертельным, нужно обладать редким мастерством или быть удачливым, как Тор.

– Давайте надеяться, что попадут они не в нас, а в то козлиное дерьмо на «Фьорд-Эльке», – пошутил Бьярни, показывая большим пальцем назад, но лишь немногие из викингов улыбнулись.

Франков, следивших за нами с берегов, стало так много, что, пускай сейчас их стрелы были не слишком опасны, потом, на суше, нас могли ожидать немалые трудности.

«Плывем, точно лосось в ивовый садок! Того и гляди штаны намочишь», – думал я, когда Пенда, сидевший позади, вполголоса прорычал:

– Если у франков достаточно лодок, они могут перекрыть ими реку у нас за спиной, и будем мы заперты, как мед во фляге.

– Наши драконы прорежут себе дорогу, даже не сбавляя хода, – ответил я, хотя, по правде, сомневался, что прорваться сквозь стену вражеских судов будет так уж просто. – Таких отважных мореходов, как Сигурд, во Франкии не сыскать.

В это я и в самом деле верил, однако наш ярл, при всей своей храбрости, был бледен и измучен болью. Даже теперь, когда мы подошли к чужой земле, он сидел рядом с Кнутом у румпеля, закутавшись в мех, и смотреть на него было тяжко: на лице, лоснящемся от пота, залегли глубокие тени, а волосы, которым прежде мог бы позавидовать сам Бальдр, свисали безжизненными сальными прядями.

Река вилась и петляла, как человечьи кишки, но кормчий Кнут знал свое дело, а Улаф, стоявший на носу «Змея», кричал ему, если видел отмели и наносы ила либо угадывал опасные течения. К тому же Дядя следил, чтобы мы не налетели на затонувшее судно: по Секване издревле ходили корабли, и немало из них она, должно быть, забрала себе, а о том, где покоились их останки, могли знать лишь местные жители.

Англичане, сидевшие на веслах, пыхтели, как волы. Им еще повезло, что Улаф вел «Змея» медленнее обыкновенного. Он делал это намеренно – ведь если б мы, пусть даже без шлемов, стали сбивать реку, как масло, франки решили бы, будто мы пришли их грабить.