Сыны грома

Слыша слова Пенды: «Ворон, ты чертов дурень!» – я кинул третий мешок, но на этот раз бросок оказался чересчур сильным. Я не учел того, что кнорр подошел к нам ближе, и теперь серебро должно было бы плюхнуться в воду за кормой. Один из франков подхватил мешок в невероятном прыжке, однако потерял равновесие и кувыркнулся за борт вместе с ним. Это оказалось для нас удачей, посланной, возможно, самим Одином: франки незамедлительно дали задний ход, спасая своего человека, а вернее, свое серебро. Все они кипели от злости, а Эльдред, пытаясь оправдать мою выходку, прокричал, будто у нас слабовата обшивка и потому мы боимся столкновений, однако едва ли его кто-нибудь слышал в поднявшейся суматохе. Весла бились и цеплялись друг о друга, неподвижный воздух сотрясался от франкийских проклятий. Лишь когда Сигурд приказал нам трогаться и Улаф, помогая гребцам, стал мерно выкрикивать свое «хей!», на кнорре раздались ликующие вопли. Беря весло и просовывая его в отверстие, я увидел, как франки втащили через борт едва не потонувшего героя. В окружившей его толпе на мгновение открылась брешь: он стоял, запыхавшийся, но торжествующий, с видом победителя держа над головой мешок и во весь рот улыбаясь товарищам. Те приветствовали его радостными криками, показав нам спины, а мы, меся веслами серое железо реки, проплыли мимо.

Глава 12

И Сигурд, и Эльдред усомнились в том, что кусок голубой ткани, который мы привязали к ванте, стоит хотя бы выеденного яйца. Могло статься, Фулькариус даже просто отрезал его украдкой от собственного плаща, только бы выманить у нас лишний мешок. Но и три фунта серебра казались невысокой платой за то, чтобы, избежав боя, продолжить путь по реке. Это был, как выразился Брам, плевок в бушующем море против тех сокровищ, которые мы могли получить за евангелие. К счастью для меня, все завершилось благополучно, однако некоторые викинги продолжали осуждающе трясти бородами, не в силах простить мне то, как я обошелся с серебром, заработанным кровью и потом. Дольше всех не мог угомониться Аслак.

– За эти мешки можно получить славную кольчугу и добрый крепкий шлем, – крикнул он со своего сундука у левого борта, – а то и двух-трех большегрудых рабынь, чтобы согревали твою постель. А ты чуть не отправил такое добро на дно! Чертово сумасбродство – вот как я это называю. Сдается мне, ты налакался из тайных запасов Брама!

Тоже мне тайна! Все знали о бурдюках, полных медовухи, что Медведь прятал под двумя серебристыми волчьими шкурами в трюме «Змея», но только храбрец или полудурок отважился бы окунуть бороду в этот нектар без позволения хозяина. Не знаю, был ли я тем или другим, когда втихомолку уменьшал запасы Брама, чтобы Пенда смачивал язык и не болтал обо мне и Кинетрит. «Теперь уж все равно», – подумал я, откидываясь назад при взмахе веслом и через плечо глядя на Аслака. Когда-то я сломал ему нос, хотя сейчас, к моей досаде, это не было заметно. Он тоже сломал мне нос, который с тех пор стал кривым, как задняя лапа зайца.

– Если б какой мешок и упал, – сказал я Аслаку, – мы задобрили бы Ран, а ее милость нам, пожалуй, не помешает.

Про себя я подумал, что, встреться мне тот франк, который поймал серебро и наглотался речной воды, я бы купил ему рог меда величиной с мою ногу, чтобы бедолага промыл забитую илом глотку.

– Милость Ран? – взревел Брам. – Да за три фунта серебра старая сука влезет к нам на борт и будет тебя употреблять, пока ты весь не высохнешь!

Как бы то ни было, мешки достались не Ран, а Фулькариусу, благодаря чему мы сейчас плыли вверх по франкийской реке, и солнце, как расплавленное железо, жгло наши лица, опускаясь в море, что осталось далеко позади. Франки, долгое время шедшие по берегу вровень с нами, теперь стали рассеиваться. Либо они сочли нас неопасными, либо просто поняли: нападать на их дома мы не намерены, стало быть, пускай беспокоится кто-то другой. Я испытал облегчение, избавившись от груза враждебных взглядов. Секвана стала широкой, и никакие преграды не затрудняли ее движения. Здешний берег был довольно пустынным, потому что при таком быстром течении трудно спустить судно на воду или даже поставить его на якорь. Малейший промах – и оно даст стрекача быстрее, чем пленный ирландец, вымазанный гусиным жиром, так что поминай как звали. Впереди, там, где река снова начинала петлять и ее бег замедлялся, домов и причалов становилось больше. А значит, больше любопытных франков.