– Какая разница?! – прорычал Брам Медведь, жуя вяленое тюленье сало. – Сигурд – волк и навсегда останется волком. Если даже он макнет голову во франкскую реку, не изменится ничего, что стоило бы больше комариного зада. – Брам, громко чавкая, ухмыльнулся. – Но императору мнится, будто разница есть, и поэтому, парень, мы разбогатеем.
Были и такие (среди них Асгот, Флоки Черный и Улаф), кому мысль о крещении Сигурда претила, однако и они с нею мирились, ведь мы выжили, и нас ожидала целая гора серебра. Оставив нескольких человек охранять корабли, мы направились в соседний городок Валс. Он пришелся мне по душе больше, чем Экс-ля-Шапель, потому что был из дерева, а не из холодного камня, и жили в нем обычные люди, а не рабы Христовы. Впервые за долгое время викингам представилась возможность потратить немного серебра, заработанного кровью и потом. Вскоре мы все напились в доску. Ночью пришли франкские шлюхи, которым было плевать на то, что мы язычники. Учуяв деньги, они налетели на нас, как мухи на сырое мясо. Я мог думать лишь о Кинетрит, у других же не отыскалось мыслей, которые послужили бы им поясом, удерживающим штаны. Я пил, стоя рядом с Асготом. Жрец заявил, что он уже стар для женщин. Вокруг нас викинги забавлялись, не щадя сил. Клянусь, я слышал, как гремят друг об дружку кости. Свейн Рыжий обнимал двух девиц, чьи голые груди лоснились в свете факела, а Сигурд сидел в глубине таверны, положив к себе на колени голову светловолосой красавицы. Даже Хедин не скучал, хотя его длинное лицо было так безобразно, что викинги говорили, будто волны, и те не захотят принять такую образину. Пиво в моей кружке едва не стало кислым, когда я увидел, как Хединов белый зад ходит вниз и вверх, точно локоть прачки.
– Он на нас смотрит, – проскрипел Асгот, следя взглядом за пауком, спускавшимся со стропила на невидимой нити.
– Кто? Паук? – пробормотал я, не отрываясь от кружки.
– Император, безмозглая твоя башка, – прошипел Асгот.
– Император уехал в Париж, старик.
Я пожалел, что мне приходится в одиночку терпеть бесноватого жреца. Тяжело было стоять рядом с ним, помня о том, как он убил Эльстана. Мстя за приемного отца, я пролил кровь Эйнара Страшилища, но Асгота не тронул.
– У Карла глаз больше, чем у собаки блох, – проскрежетал старик, и я понял, что он прав.
В таверне в самом деле были люди, которым, очевидно, поручили за нами наблюдать, и они даже не слишком от нас таились. Когда я посмотрел в глаза одному из них (молодому, с короткими черными волосами), на его лице явственно выразилось отвращение. Однако соглядатаи, по видимости, не собирались мешать викингам тратить серебро, а сами викинги были слишком заняты шлюхами, чтобы о чем-то беспокоиться.
Позже ко мне, запинаясь, подошел Бьярни. Пролив по пути целую реку медовухи, он притащил тщедушного франка.
– Этот человек выведет нам на коже знаки, – сказал викинг, чья голова, видно, совсем отяжелела и потому не держалась на шее ровно, а постоянно описывала круги. – Он говорит, что очень искусен.
Франк неуверенно кивнул и принялся оглядывать норвежцев, ища среди них кого-нибудь непохожего на тех прозрачных существ, которых выносит на берег вода. Не найдя такового, он снова посмотрел на меня, а я – на Бьярни.
– Что еще за знаки? – спросил я.
Затея не нравилась мне: я не был расположен терпеть боль. Бьярни вытаращил глаза и шагнул назад, закачавшись на пятках.
– Знаки, которые будут напоминать нам, кто мы, – нахмурился он. – И что мы. Нас занесло слишком далеко от дома, который я не хочу забывать.
– Думаю, Бьярни, тебе нечего бояться. Ты не забудешь. Мы волки.
Когда я это сказал, его голубые глаза вспыхнули, зубы сверкнули. Мне вдруг стало ясно, какой знак этот маленький франкиец будет втравливать нам под кожу.
Глава 21