Сыны Несчастья (ЛП)

Это Бернада д’Эсквина первой посмотрела на Пейре Маури. И смотрела так долго и значительно, что это поразило и взволновало его. Без тени улыбки. Она смотрела на него, не мигая, широко открытыми, очень черными глазами; у нее был длинный прямой нос и повязка на сияющих волосах. К тому же, когда они, окруженные овцами, остановились по дороге возле Рокфор в Фенуийидес, кузен Раймонд сказал Пейре, что, по его мнению, тот поступил хорошо, избрав ремесло пастуха. И что если он, Пейре, захочет, то Раймонд может нанять его работать в Арке на протяжении всего года, чтобы пасти овец на зимних пастбищах, присматривать за ягнятами и перегонять овец. Тем паче, что Пейре обязательно станет de la entendensa, устремленным к Добру, как все Маури, и потому они могут друг другу доверять. Пейре немедленно ответил, что он как раз об этом думал. И что нужно поговорить об этом с его отцом, Раймондом Маури, по прибытии в Монтайю.

Ему уже было почти восемнадцать, Пейре Маури. Он был красивым, хорошо сложенным юношей, с крупным торсом, меднокожим, светлоглазым и светловолосым, высоко и гордо держащим голову. Черты его лица были присущи всем Маури — небольшой нос с горбинкой и резко очерченные, выдающиеся скулы. Хоть на его подбородке едва пробивалась борода, он уже не хотел быть на иждивении своего отца. Конечно, ему еще требовался год или два, чтобы стать настоящим пастухом и наниматься на работу, приносить в дом заработок — то несколько мотков шерсти для собственных нужд, то несколько ягнят по весне для своей отары. Потому предложение, которое сделал ему Раймонд Маулен, было для него как нельзя кстати, и позволяло ему уже сейчас встать на ноги. Еще и в Арке, в этой далекой благословенной долине, где земля красная и охряная, трава зеленая и дуют ласковые ветры. Там жили переселенцы из Сабартес, люди, которых он знал. Почти все они были устремлены к Добру. Нет сомнений, что отец Маури, сгорбленный над ткацким станком, пытаясь справиться с выводком из шести или семи детей, которых ему нужно кормить, согласится и обрадуется. Это шанс для Пейре.

Именно об этом думал юноша, опершись спиной на ствол молодого бука у обочины битого серданьского тракта, большой дороги, которая пересекала плато д’Айю, шла через Праде и спускалась в долину Акса, а потом поднималась в Пючсерда через Оспиталет Сен — Сюзан и ворота Пьюморен. Шанс для Пейре. Еще и в Арке. В Арке, где живет эта девушка, пустившая в него стрелу взгляда, который так взволновал его. Память о котором тревожит и не оставляет его ни минуту. Бернада, старшая из дочерей д’Эсквина, из маленького хутора на горном хребте за долиной Арка, со стороны ущелья Перруш. Но сегодня Пейре пока что в Монтайю.

Юный пастух потянулся, повернул голову; массивный силуэт замка графа де Фуа во всем его величии возвышался над дорогой. В этой полуденной жаре, казалось, ничто не шелохнется. Даже знамена висели, словно мертвые. Из деревни Монтайю, домики которой лепились по склону, не доносилось ни звука. Все словно уснуло под жарким, южным полуденным солнцем, и даже овцы, собравшись вместе, казались одной большой живой неподвижной грудой. Они стояли, подняв украшенные рогами головы, и совсем не щипали траву. В легкой тени бука собака, растянувшись во всю длину, лежала у ног пастуха, по–дружески прижавшись к нему, и он ощущал прикосновение ее шелковистой шерсти. Высокогорье было еще одето в призрачную зелень, которую жаркое солнце вскоре превратит в медь и золото.

Пейре подумал, что самое время перекусить и промочить горло, и вынул из котомки кусок хлеба и сухую колбасу, которые дала ему мать. Но тут лабрит внезапно вскочил, шерсть у него встала дыбом, он зарычал. Пейре тоже было вскочил на ноги, но потом заулыбался и успокоил собаку. По битому тракту, по направлению к деревне, шел его старший брат, Гийом Маури, приближаясь к нему в бликах белого и зеленого света. Вместе с ним был его друг, Гийом Белот. Старший Маури был высоким и немного худощавым, а старший Белот — коренастым и плотным. Оба они несли какие–то железные инструменты.

— Что вы делаете в такой жаркий полдень? Еще не обедали?

Гийом Маури издал горловой смешок, сбросил со спины большую перевязь, на которой висели топор, пила и топорик, и опустился на траву рядом с братом.

— Мы идем из леса Озе, где рубили дерево для перекрытий. Сейчас как раз самое время. Пока дерево высохнет, будет уже сентябрь. А если лето будет гнилое, то не очень весело всё переделывать накануне зимы… Мы вышли рано утром, чтобы нарубить дерева для крыши дома Маури, а также для дома Маурсов — я имею в виду дом моей красавицы Азалаис…

— Ещё Белотов не забудь, — добавил, смеясь, Гийом Белот, который остался стоять, и только переминался с ноги на ногу.

Гийом Маури по–дружески погрузил руки в густую соломенного цвета шерсть лабрита, выпрямился и повернулся к своему брату Пейре.

— Мы ушли в лес еще утром, но задержались там. Ты ничего не видел, ничего не слышал, потому что спал в жаркий полдень подле овец. И потом, ты еще слишком мал, надо сказать!