Сыны Несчастья (ЛП)

Я был потрясен, сражен, я почти чувствовал собственную вину во всем этом, неопределенную, но тяжкую. Я всё видел перед собой доброе лицо Гийома Бенета. Того самого, который несколько лет назад, положа руку мне на плечо, советовал быть мужественным и отправиться в путь, говорил мне, что никогда не оставит ни меня, ни добрых людей. А теперь Гийом Бенет у инквизитора, а я — я все еще на свободе. Почему? И доколе? Я искал жалкого утешения, говоря себе, что слава Богу, добрые люди в безопасности, а мои родители и братья тоже. Но внезапно меня вновь охватил гнев. Я думал о Несчастье и о Белибастах. Об отце и братьях Берната. Об Изаура из Ларната, а Бенетах из Монтайю, и о даме Себелии Бэйль из Акса.

Я не мог больше воспринимать мир с привычной легкостью. Словно огромный желтый крест застил небо. Несчастье вышло на охоту. Я уронил голову на руки. Этот мир пропах потом трусости. Мочой страха. Отбросами ненависти. Тошнотворными запахами власти и алчности. Смрадом крови, смрадом смерти. Он вонял злом.

ГЛАВА 27 ВЕСНА 1309 ГОДА

«Когда [Гийом Белибаст] и Фелип де Талайрак бежали из Мура Каркассона, в тот день они проделали небольшой путь, но они нашли овраг возле Каркассона, в котором прятались весь день. Потом, на следующую ночь, они дошли до Фенуийиде, и перешли Агли между Расигуэре и Турнефорт. Потом, пройдя Руссильон, они пересекли горы Альбере и пошли в графство Ампуриас…».

Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье, июнь 1324 года

На святого Михаила сентябрьского, в том же 1308 году, меня нанял Гийом Андрю, брат Эн Пейре. Для меня не произошло особых перемен, потому что отары все равно были смешаны, а пастухи, хоть и уходили и приходили, оставались те же. Пастухи из Сабартес, братья Раффре из Акса, братья де Тиньяк, и серданец из Ура. Сыновья Пейре Андрю, Гильот и Бернат, были уже достаточно взрослыми, чтобы возложить на себя ответственность за животных. Как бы там ни было, я за ними присматривал, и их отец это знал. Но все мы были настороже. И пастухи из других земель, как я, и люди из Планезес. Когда мы оставались вместе с овцами, строили межевые стены, рубили лес или мотыжили виноградники и вскапывали землю в садах, мы всегда были настороже. Мало ли что может случиться.

В середине Великого Поста 1309 года я был со своими овцами. Был ветреный и ледяной месяц март. Вот уже несколько недель я находился где–то между старым и новым борде, между долиной Фруад и долиной Агли, и отары потихоньку приближались к Планезес. Надо было думать о том, как обходить стороной засеянные поля. После Пасхи мы собирались загнать овец в загоны для сортировки и стрижки. Я гнал впереди отару Гийома Андрю, где были и мои овцы.

В тот год я был особо доволен своими овечками. Очень часто по ночам я спал вместе с ними. Мне даже не нужно было укрытие. Я все больше и больше искал одиночества. В тот вечер мне тоже было очень хорошо одному. В тот вечер, когда пришли они — те, которых я не ждал — и именно потому, что я был один, я сумел рискнуть и сделать всё, чтобы им помочь.

В тот вечер, в середине марта, настало время равноденствия. Весь день ветер нес такие мрачные тучи, что было темно, почти как ночью. Я проверил, у каждой ли овцы есть колокольчик, и все ли они закрыты в маленькой загородке для скота. Моросил мелкий, почти невидимый дождик, распространяя в воздухе запах мокрой шерсти. Я пошел в летник, собрал веточки и хворост, и вытащил свое огниво. Костер уже хорошо разгорелся, когда они появились передо мной. Бернат и Гийом уже бывали в этих местах. Самым измученным выглядел добрый человек. Это его шаги я услышал, потому что двое других могли еще ступать неслышно. Потом до меня донесся их запах. Хотя уже два дня они шли под дождем и ветром, но от них все еще исходил этот ужасный запах застенков. Тот самый запах, который в прошлом году источал Арнот Белибаст. Три пригнувшиеся фигуры, чернее ночной тьмы, темнее, чем колышащиеся на ветру кустарники. Я высунул голову из летника, лабрит громко залаял, я вскочил на ноги, сжимая в руках посох. Я был силен, я ничего не боялся.