«Сыны Рахили»

Поскольку жизнь и литературная деятельность Лейбы (после 1806 г.: Льва Николаевича) Неваховича (1776, Летичев – 1831, Санкт-Петербург) довольно полно представлены в существующей историографии[724], мы коснемся здесь только аспектов, важных для данного исследования, а также связанных с введением в научный оборот новых источников. «Вопль дщери иудейской» был уже не первым обращением Неваховича к власти. Ода Неваховича на восшествие Александра I на престол на древнееврейском и русском языках была впервые введена в научный оборот А. Рогачевским, опубликовавшим русскую версию оды. Однако сравнение древнееврейского и русского текстов выявляет серьезные смысловые расхождения между ними. Строка «несчастные паки получают свободу», интерпретируемая Рогачевским как намек на вторичное освобождение цадика Шнеура Залмана из Петропавловской крепости[725], в древнееврейском варианте переводится буквально как: «пленные» (термин, применявшийся к еврейским заключенным, позднее – к рекрутам) освобождены и им также возвращают прежний статус (место)»[726]. Прямое выражение в древнееврейской версии надежды на то, что в царствование нового императора будут обличены и наказаны ненавистники евреев[727], превращается в русской прозаической версии в куда менее определенное: «под его токмо скипетром живущие народы чают, что никогда не произыдет между ими крамола от нетерпимости и разнообразия вер»[728]. При этом древнееврейская версия демонстрирует явно более скептическое отношение к новому царствованию, нежели русская: в русской версии подданные «чувствуют, что каждая слеза их осушается теплотою милосердия»[729], в древнееврейской это им только кажется[730]. Можно предположить, что Невахович выступил со своей одой не «по наивности», как предполагает Рогачевский[731], а при поддержке своих единоверцев, проживавших в Петербурге. Именно к ним могла быть обращена версия на древнееврейском, достоинства которой могли оценить только они.

Аналогичным образом, призывы к толерантности в «Вопле дщери Иудейской» были обращены и к российскому, и к еврейскому обществу. Версия на русском языке была посвящена Кочубею, версия на древнееврейском содержала два посвящения: на титульном листе Кочубею, на следующем – Перетцу и Ноткину. К последнему прилагались те же эпитеты, что и к библейскому Мордехаю: «ищущий (или «требующий») добра для народа своего»)[732].

Приложение к «Воплю», «Чувствование верноподданного по случаю учрежденного, по высочайшему его императорского величества государя императора Александра I, самодержца всероссийского, повелению, комитета о устройстве евреев на пользу государственную и их собственную», было главным образом обращено к российской публике, чем объясняются значительные сокращения в версии на древнееврейском. В этой части книги Неваховича обнаруживается характерное для риторики прошений еврейских представителей того периода представление желаемого как действительного: император якобы учредил комитет для того, чтобы возвести евреев «на вышнюю степень благосостояния»[733]. Подчеркивалось, что «сей самодержец, имеющий самовластное право располагать участью своих подданных, соизволяет еще вызвать депутатов из них самих, веками и другими народами униженных несчастливцев»[734]. Характеристика созыва еврейских депутатов как либерального нововведения, вопреки существовавшему к тому времени опыту взаимодействия российских властей с еврейскими представителями, присутствовала и в российской прессе того периода, восхвалявшей Александра I за то, что он «даровал евреям бытие политическое»[735].

Неясно, насколько широк был общественный резонанс на книгу Неваховича. В поданном Александру I 24 марта 1803 г. проекте коллежского асессора Я.А. Маркевича упоминался «еврей Лейба Найвахович» (sic!), который «при помощи других [евреев] издал книгу под заглавием “Плач (sic!) дщери иудейской”, где при довольной игре разума есть много глупостей и лжи»[736]. Маркевич, возводя на евреев разнообразные обвинения[737], не решился вступить с Неваховичем в полемику по поводу еврейских депутатов, так как в этом отношении Невахович, скорее всего, высказывал мысли, которые широко циркулировали в обществе и опровергать которые было совершенно неуместно[738].

Отметим, что связи Неваховича с еврейской элитой сохранялись и много лет спустя после его перехода в христианство. В 1829 г. он подал Николаю I проект еврейской реформы[739]. Записка носила характер апологии как традиционных общинных институтов, так и еврейских депутатов конца XVIII – первой четверти XIX в. Парадоксальным образом, защитником кагала перед властью в данном случае выступил радикальный просветитель, ушедший в христианство и, казалось бы, полностью ассимилировавшийся в новом окружении. Этот исключительно важный для понимания фигуры Неваховича эпизод не был ранее представлен в историографии.