На глазах у собравшихся отец забил сына до смерти. Узнав о случившемся, войсковой атаман произвел младшего урядника Т. Миронова в старшие урядники и представил к Георгиевскому кресту[5]
.Как ни свирепствовала реакция, спекулируя на темноте и отсталости станичников, разжигая фанатизм, раскол среди казачества становился заметнее. Объехав летом станицы 2-го Донского округа, член войскового круга П. Агеев рассказывал, что повсюду старики стояли за «порядок» и доведение войны до победного конца, а молодежь, фронтовики — за «углубление революции». На сходе в станице Клетской прибывший с фронта казак Борисов попросил слова для приветствия, но вместо этого стал распекать собравшихся за то, что в станице все должностные лица, назначенные при старом режиме, остаются на своих местах. Ему никто не посмел возразить. «…Люди с неизвестным прошлым, — заключил свой рассказ Агеев, — наступают на станичный быт и имеют успех, потому что последний чего-то трусит… уходит в свои избы и дворы, оставляя станичный майдан и площадь в распоряжении углубляющих революцию…» Но до поворота масс трудового казачества на сторону революции было еще далеко.
Выступление на войсковом круге явилось началом бурной, но, к сожалению, непродолжительной революционной деятельности Михаила Васильевича Кривошлыкова. Его имя стало известным среди демократически настроенных фронтовиков и станичников и ненавистным для атаманско-кулацких верхов. Пылкая натура его жаждала действий. Почувствовав в Кривошлыкове опасного врага, донская контрреволюция поспешила убрать его из области в действующую армию.
В июне 1917-го по окончании Новочеркасского училища прапорщик Кривошлыков был назначен в 28-й Донской казачий полк, находившийся в составе 5-й казачьей дивизии на Западном фронте. Сборы были недолги. Михаил отправлялся к месту службы, искренне убежденный, будто выполняет свой революционный долг. Подобно многим казакам, солдатам, крестьянам, он в то время верил, что с падением царизма война ведется в защиту свободы и демократии. Молодому казачьему офицеру, одушевленному революционным чувством, но с неоформленными политическими убеждениями, нелегко было разобраться в истинном смысле призывов Временного правительства и «социалистических» партий оборонять свободную родину от германского империализма. Фронт стал для Кривошлыкова суровой школой, избавившей его, как и многих других, от оборонческих иллюзий.
В полку новый прапорщик застал непростую обстановку. Как и в других казачьих частях, здесь большинство офицеров и спустя четыре месяца после падения царизма составляли монархисты, зачастую не скрывавшие своих симпатий к рухнувшему режиму. С откровенной неприязнью они отнеслись к созданию полкового комитета. Но их попытки сохранить прежние порядки, изолировать казаков от бурно развивавшихся революционных событий были тщетны.
Поддержанный казаками комитет провозгласил себя официальной властью и объявил об установлении контроля над действиями командира полка. Офицерам — сторонникам свергнутой монархии комитет выразил недоверие. Разразился скандал. Армейское командование срочно направило в полк своего комиссара для улаживания конфликта. Миссия его не удалась, страсти продолжали накаляться. «Старорежимцы» возмущались:
— Неслыханное дело! Казаки, всегда беспрекословно выполнявшие приказы начальства, захотели сами быть хозяевами в полку! Да как это быдло смеет?