Сыны степей донских

— Круг защищает интересы всего казачества, — вкрадчиво заговорил Агеев, — а вы, Подтелков, делите казаков на богатых и бедных, хотите их поссорить между собой. У всех казаков общий враг — Красная гвардия, которая стоит на границах Дона. Сговариваясь с большевиками, вы продаете казачество.

— Ну нет, — поднялся Подтелков. — Это вы, Войсковое правительство, предаете казаков, сговариваясь с царскими генералами идти войной против русского народа. Мы, трудовые казаки, против трудового народа не пойдем. Если и вы стоите за народ, то откажитесь от власти, и никакой войны не будет.

— Распустите карательные отряды, — вмешался Кривошлыков. — Зачем Алексеев сколотил Добровольческую армию из черносотенцев, юнкеров и офицеров? У вас же в Новочеркасске, по существу, царский строй, а вы болтаете о свободах, казачьих вольностях. Да если мы сложим оружие сегодня, завтра же вы, такие добрые и мирные, устроите нам самосуд!

Агеев возмутился:

— Атаман клятвенно обещал, что не выпустит ни одной пули по казакам!

Переговоры тянулись до двух часов ночи, но так и не привели ни к чему. Тогда Агеев предложил продолжить их в Новочеркасске и пригласил от имени Войскового правительства приехать туда представителей ВРК. Подтелков согласился. Но после отъезда калединской делегации среди членов ревкома разгорелись споры.

Щаденко, Дорошев, Кудинов категорически высказались против дальнейших переговоров.

— Неужели непонятно, чего хочет Каледин? — горячился Ефим Афанасьевич. — Он стремится оттянуть время, собрать силы и стукнуть нас! К чему приводил всегда подобный гнилой либерализм? К гибели революции — так говорит история! — И Щаденко сыпал примерами мягкости и великодушия к врагам, проявленными парижскими коммунарами, говорил о том, как Ленин критиковал московских большевиков в 1905 г. за недостаток энергии в борьбе за войско.

— Постой, так нельзя, — возражал Подтелков. — Я тоже не против применения силы, где она требуется, но зачем же нам самим разжигать братоубийственную войну на Дону, если можно обойтись без нее? Нам предлагают мир. Что скажут казаки, если мы откажемся от переговоров? Нет, — заключил Федор, — я не хочу, чтобы казак шел против казака и лилась кровь! За нами и так пойдут казаки, им только надо растолковать все.

Убеждение в том, что вся казачья контрреволюция «от темноты», от непонимания и стоит только как следует растолковать казакам, где правда, и они пойдут за нею, — это убеждение крепко засело в упрямую голову предревкома и сыграло впоследствии роковую роль…

Щаденко и Дорошев настояли, чтобы в Новочеркасске, если уж ехать туда, предъявить Войсковому правительству ультиматум: немедленно сдать власть Казачьему ревкому.

Долго бились над редакцией отдельных пунктов. Наконец кто-то предложил: пусть каждый член ревкома напишет, как думает, а потом отдадим Кривошлыкову — он сведет воедино. Так и сделали. В дальнейшем Михаил составлял от имени ревкома все важнейшие документы.

На следующий день делегация Казачьего ВРК в составе Ф. Г. Подтелкова, М. В. Кривошлыкова, С. И. Кудинова, Я. Н. Лагутина и И. А. Скачкова выехала в Новочеркасск. Провожая их, Щаденко напутствовал делегатов:

— Смотрите не оплошайте! Не дайте себя обмануть, твердо стойте на условиях ультиматума, требуйте передачи власти!

Ехали со смутным чувством. В Каменской вроде уже был сделан решающий шаг к полному разрыву с Калединым. Но оказалось, что не все нити со старым порваны. Еще теплилась надежда добиться своего «без кровопролития». Теплилась, несмотря на явную неудачу переговоров с представителями круга. Было и другое. Избрав новую власть, фронтовики считали, что они свое дело сделали, а теперь пусть ревком договаривается с атаманом. Воевать же казак против казака не хотел. И какой еще горький урок должен быть, чтобы рассеялись эти иллюзии казачьего братства…

По дороге, на станции Зверево, в вагон ввалилась группа пьяных офицеров, ругавших большевиков. Молоденький хорунжий стал приставать к Подтелкову:

— Что это, в самом деле, за звери такие — большевики? Откуда они взялись на нашу голову?

— Вот мы, господин офицер, — тихо, но внятно проговорил Федор, — и есть большевики. Такие же люди, как и вы.

— Пойдем, Федя, — потянул друга за рукав Кривошлыков.

Весь оставшийся путь он смотрел в окно на мелькавшие знакомые с отроческих лет места. Вот Персиановка, где прошли шесть лет учения. Здесь завязались знакомства и дружеские связи, определившие жизненный путь. Здесь он дал свою аннибалову клятву: на фотографии, подаренной в год окончания сельскохозяйственного училища своему лучшему другу Алеше Лавлинскову, Михаил написал: «Товарищ, верь, я не положу оружия до тех пор, пока не останется на нашей земле ни одного врага родного мне народа. Если я не выполню свое обещание, то можешь публично назвать меня подлецом».

Враждебно встретила столица донского казачества ревкомовцев. Едва выйдя из вагона, они оказались в кольце вооруженных юнкеров. Из толпы, собравшейся на перроне, понеслись злобные выкрики: «Изменники! Что с такими разговаривать — на виселицу их!»