Сыны степей донских

— Неладно говорите, господа. Кабы верили Войсковому правительству, я с удовольствием отказался бы от своих требований. Но ведь не верит вам народ! Я согласен поехать в Таганрог. А что нам там скажут? Войсковое правительство не добьется мира. Оно само разжигает гражданскую войну. — Голос Подтелкова креп, слова, как молот, обрушивались на головы калединцев. — Правительство восстановило против себя всех честных людей. Вы, атаман Каледин, обманываете казаков, говоря о независимости Дона. На самом деле вы дали убежище врагам русского народа и втягиваете в войну с Россией все казачество. Как в 1905 году, вы хотите пролить казачью кровь за помещиков и богатеев. Фронтовикам затыкают рот. Так знайте, что только мы, фронтовое казачество, сможем заключить братский мир с войсками, идущими с севера, только мы восстановим мир в Донской области, и только мы добьемся для нее революционной самостоятельности. Не покорюсь я вам, не позволю! Пусть через мой труп пройдут. Мы вас фактами забросаем. Не верю я, чтобы Войсковое правительство спасло Дон… Скажите мне, кто ручается за то, что нынешнее правительство предотвратит гражданскую войну? То-то, господа. В зале раздались смешки, злобные выкрики по адресу оратора. Побагровев, Подтелков бросил собравшимся:

— Смеетесь! Придет срок — плакать будете! Мы требуем передачи власти нам, представителям трудящегося народа, и удаления всех буржуев из Новочеркасска и Добровольческой армии с Дона… А ваше правительство тоже должно уйти!

— Я из Новочеркасска никуда не собираюсь уходить и не уйду, — ответил Каледин. — И я и в целом Войсковое правительство, — продолжал он, — не можем снять с себя полномочия. Мы избраны всем населением Дона и можем сделать это только по его решению. Четвертого февраля соберется Большой войсковой круг, он и решит вопрос о власти, о Добровольческой армии. Поймите, — устало сказал атаман, — за власть я не держусь. Она никогда мне не казалась сладкой. Я принял власть потому, что не считал себя вправе отказаться. И если бы можно было, — с наигранным смирением закончил он, — я с величайшей охотой сдал бы власть. Я пришел сюда с чистым именем, а уйду отсюда, может быть, проклинаемым…

Голос его задрожал, лицо перекосилось.

Мелодраматическую тираду атамана нарушил Кудинов.

— Когда Войсковое правительство разрешит пропуск на север эшелонов с хлебом, углем, нефтью?

— Когда разрешит войсковой круг, — процедил Каледин. — Думаю, что с Совдепией Дон торговать не будет.

— Правда ли, что Чернецов сегодня наступает на Каменскую?

— Чернецов оперирует на другом участке.

— Вы говорите неправду, — крикнул Кудинов. — Все здесь присутствующие знают, что Чернецов идет на Каменскую. И это ваше атаманское слово! Тогда прошу ответить на последний вопрос. Мы, представители трудового казачества, требуем от вас передачи нам власти мирным путем. Но по всему видно, нам придется брать ее силой. Так вот вы, атаман, лично пойдете войной против нас, трудовых казаков, за которых, по вашим словам, вы стоите?

— Не знаю, как кто, — опустив глаза, глухо сказал Каледин, — а я лично — пойду…

Было около семи часов вечера, когда Митрофан Богаевский объявил, что переговоры окончены и члены правительства удаляются на совещание, чтобы составить ответ на ультиматум ВРК. Подтелков с товарищами остались в зале. Время в ожидании тянулось медленно.

— Не надо было слушаться этой лисы Агеева и ехать сюда, — вздохнул Кривошлыков.

— Как не слушаться, — воскликнул Федор. — Ведь поклялся от имени атамана, уверял, что ни одной пули не пустит в казаков.

Каледин ждал известий от Чернецова. Как раз в эти часы его отряд по приказу Войскового правительства предательски напал на ревкомовские части на станциях Зверево и Лихая и, разоружив их, повел наступление на Каменскую. Революционные казачьи полки, расположенные здесь, зная о мирных переговорах в Новочеркасске, не были готовы к бою.

Наконец поздно вечером была получена телеграмма от Чернецова. Агеев с сияющим лицом вышел в зал и вручил делегации ответ Войскового правительства.

Оно не только отвергло ультиматум Казачьего ВРК, но и выдвинуло со своей стороны контртребования: распустить Военно-революционный комитет, а всем частям, пославшим своих депутатов в ВРК, «возвратиться к своей нормальной работе по защите Донского края», освободить арестованных в Каменской контрреволюционеров…

Вот так закончились новочеркасские переговоры. До сих пор историки спорят, кто был прав — Подтелков, соглашаясь на поездку в гнездо контрреволюции, или Щаденко, категорически возражавший против нее? Как хорошо, если бы всегда на все сложные вопросы, которые задает история, были бы однозначные ответы. Но так не бывает.