Сыны Тьмы

И именно в этот момент в комнату походкой императрицы вошла босая Сестра Милосердие. На ней была отделанная золотом черная мантия с капюшоном. Под грустными глазами пролегли темные круги – но верить этому не стоило. Женщина опиралась на увенчанный хрустальным шаром посох из чардрева, который, несомненно, мог использоваться как трость. Если бы учителей можно было сравнить с оружием, Сестру Милосердие можно было бы назвать оружием массового уничтожения. Женщина порылась в складках золотого пояса на талии и вытащила булавку, ярко сверкнувшую в полуденном свете, а затем с размаху, так быстро, что не уследишь глазом, вогнала булавку в измазанную слюной ладонь Налы.

– Ой, – подскочил на месте проснувшийся мальчишка.

Сестра Милосердие поморщилась:

– Не знала, что теперь в Меру допускаются сопливые девчонки!

Нала замер.

Можно и не говорить, что Сестра Милосердие мгновенно завладела вниманием класса. Шишьи, не раз слышавшие о матронах, уставились на нее, но были явно разочарованы увиденным.

– Кто может сказать мне, как правильно приготовить Зелье Правды? – спросила Сестра Милосердие.

Даже Варцин не поднял руку. Но можно было лишь догадываться, почему он это сделал, – потому что не знал или потому что не хотел смотреть в лицо Сестре Милосердие.

– Ничтожества! Какой из методов ачарьи Саласа был пять лет назад исключен из способов определения оракула?

Нала знал это! Ведь он только что это прочел! Впервые он знал то, чего не знали остальные. Охваченный внезапным волнением, он вскинул руку, прежде чем инстинкт самосохранения успел предупредить его не делать этого, и выпалил:

– Утопление!

Сестра Милосердие была из тех людей, которым не нужны были собеседники, ей достаточно было слышать саму себя. И для того чтобы устоять под ее взором и не погибнуть, нужен был кто-то покрепче Налы.

– Ничтожество! – Она столь зло выдохнула это слово, что это походило на шипение. – Правильный ответ – удушение погружением.

Но это же и… Нала неуверенно опустился на скамью, чувствуя странное облегчение от того, что не сгорел на месте от стыда.

– Кто-нибудь может процитировать мне Евангелие Сияния?

Тишина была ей ответом.

– Кто-нибудь может сказать мне, что такое Евангелие Сияния?

Тишина была настолько напряженной, что казалось, был слышен ее рев.

– Здесь так отвратительно преподают? – Сестра Милосердие гремела, как буря. – Неудивительно, что качество образования в Меру упало. Мальчишек учат рисовать пейзажи с солнцем, рекой и пальмами, а мои девочки учатся излагать историю подобно произведению искусства! – Она обратила свирепый взгляд на Вьяса. – Я сомневаюсь, что твои ученики смогли бы удержаться в Доме оракулов, ачарья Вьяс.

И даже он вздрогнул под ее грозным взглядом.

– Подожди, Сестра Милосердие!.. Это поспешное и невежливое суждение.

– Подождать?! – Ее брови взвились к самым волосам. – Говорить, что учителя, которые допустили падение столпов образования, должны быть похоронены под ними, крайне невежливо. Но я ведь этого и не говорила.

– Достаточно, Сестра Милосердие, – сказал ачарья Вьяс с той силой, с какой лист может плыть против течения реки.

– О чем они говорят? – прошептал Варцин.

– Что-то о живописи и нашем образовании. Кто знает? – Нала пожал плечами.

Сестра Милосердие нахмурилась, глядя на Вьяса, а затем перевела взгляд на несчастных шишьей.

– Разве кто-нибудь что-нибудь предугадал? – монотонно спросила она. – Нет? Тогда я могу тебе показать. Среди вас есть добровольцы, дети?

Дети с увлечением разглядывали собственные колени. Она с такой силой ударила по полу тростью, что все шишьи невольно вскинули головы.

– Значит, добровольцев нет? Я видела трупы более энергичные, чем эти мальчишки! – Она бросила на Вьяса еще один насмешливый взгляд. – Я прощаюсь с вами, шишьи. Я не понимаю, зачем меня заставили сюда приехать. Для моих занятий вам понадобятся стальные шипы. И пока они у вас не отрастут, советую вам даже не думать о том, чтобы приходить в мой дом, – с улыбкой закончила Сестра Милосердие. – Но все же, если у вас есть какие-то сомнения, меня поселили на третьем этаже. Моя дверь всегда открыта. – На ее лице снова появилась жуткая улыбка.

И она ушла.

– Вот это класс! – прошептал Варцин, а потом спросил у Налы: – Как рука?

– Надеюсь, что булавка не была отравлена. И почему они не говорят, что имели в виду что-то метафорическое? – жалобно протянул Нала. – Сперва картины, потом это…

– О чем ты?

– Ее дверь ведь не может всегда быть открыта? Ей ведь не хочется, чтоб к ней в комнату ввалился какой-нибудь шишья с вопросом об удушении погружением как раз в тот момент, когда она меняет нижнее белье?

Варцин и Акопа усмехнулись, представив описанное:

– Ты прекрасно подбираешь выражения, Нала!

Нала повернулся к Упави:

– Теперь ты счастлив? Налюбовался на женщину-учителя?

Упави был таким бледным, что для ученика-биолога было бы весьма простительным принять его за труп.

– Что случилось? – спросил Варцин. – С тобой все в порядке?

Упави повернулся с таким трудом, словно его тело состояло из дерева, а не из костей и сухожилий.