Сырок. История моей жизни и бизнеса

И вот бригадиры выдернули из этого барака одного мужика – Катькой его звали – и заразились от него венерической болезнью. О том, чтобы признаться администрации, речи не шло, так как боялись разбирательства – тогда действовала статья 121 Уголовного кодекса РСФСР «Мужеложство». В соответствии с ней «половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) наказывается лишением свободы на срок до пяти лет», а «мужеложство, совершенное с применением физического насилия, угроз, или в отношении несовершеннолетнего, либо с использованием зависимого положения потерпевшего, наказывается лишением свободы на срок до восьми лет».

Все они знали, что я врач, и прибежали ко мне: «Боря, спаси!» А как спасти? Надо делать анализы. Мы вырезали предметные стекла, на которые берут мазок. Я взял мазки, сверху проложил двумя спичками, накрыл вторым стеклом и завернул. У бригадиров всегда свои ходы из зоны и на зону, и они эти мазки отправили в Москву к моей маме, врачу-дерматовенерологу. Она поставила диагноз, купила лекарства и заслала на зону.

Я всех проколол, пролечил и оказался «в шоколаде». Меня поставили на выпуск продукции – отличная работа. Когда с Липецкого тракторного завода заходила машина, сначала ее обыскивали солдатики, а потом она подъезжала к моему маленькому кабинету с окошком. Я выходил и пересчитывал продукцию. Например, убеждался, что действительно привезли 40 корпусов для мотора, после чего выдавал пропуск. Пропуск подписывал, конечно, не я, это делала моя руководительница, но целый день ей дежурить не хотелось.

Поскольку я стоял первый на входе, через меня шел весь грев. Что такое грев? Все водители на зоне подрабатывали: привозили колбасу, чай. Покупали в магазине и продавали в несколько раз дороже.

Чтобы не поймали, я придумал следующий ход. Рядом с моим кабинетом стояла приваренная урна. В ней я сделал что-то вроде двойного дна. Внизу под вкладышем складывался грев, а сверху лежали окурки, и я еще туда специально мочился. Для солдат считалось «в падлу» подойти к этой урне. У меня и полы, и стулья вскрывали, но найти ничего не смогли. Так что на зоне я стал уважаемым человеком, и меня ни разу не поймали, хотя регулярно проводили обыски.

Наладилось и с питанием. Во-первых, стали регулярно поступать передачи с воли. Во-вторых, лучше кормили повара. Когда освоишься, тебя начинают принимать за своего. При этом я никогда шума не поднимал. Что толку? Дадут тебе по башке – и точка. Ум-то проявляется в том, чтобы вопрос решить, а не в том, чтобы шум поднять.

Возможно, я бы устроился на зоне еще лучше, но мне не разрешили работать врачом, так как я выплачивал алименты после развода со второй женой Ольгой, мамой дочки Кати, родившейся еще во время работы в пароходстве. Если ты платил алименты, то нельзя было работать там, где нет оплаты, например в медсанчасти. А я мог бы перевязки делать, помогать врачам.

Моя мама приходила к бывшей жене и вставала на колени:

– Оля, откажись от алиментов, тогда Боря сможет работать врачом.

– Не откажусь.

– Я тебе дам в десять раз больше, только разреши, чтобы он здоровье не угробил.

– Не надо мне больше. Отказываться не стану.

Ольга очень обиделась из-за того, что я стал встречаться с Татьяной, Наташиной мамой. В качестве мести она так и не отказалась от алиментов. Упрямая. Украинка! У меня же две жены из Украины: и Катина мама, и Наташина. Кажется, ни одна из них по-украински не говорит – только по-русски, но вот эта упертость у них – украинская.

Кстати, Таню за те показания на меня я простил. Сначала было очень грустно, но на зону она приехала с моей мамой, и я долго не мог дождаться, когда мама уедет, ведь все жили в одной комнате. Мама, поплакав, уехала, а я простил Таню. Всякое бывает, да и передачи не помешают…

* * *

Липецкая зона занимала, наверное, гектаров десять. У каждого отряда свой барак. Нас утром выстраивали на специальном плацу, делали перекличку и вели за забор, на рабочую территорию, где я поначалу вкалывал в том страшном цеху с чугунной пылью. В середине дня – обед, а потом снова в цех.

Если не считать голода и опасных работ, жизнь на зоне казалась вполне терпимой. Командиром отряда у нас был старший лейтенант. С ним служил помполит – помощник по политической части. Абсолютно разумные офицеры. С одним из них я играл в шашки, и хоть играю хорошо, почти всегда ему проигрывал.

Единственное жесткое правило на зоне – все должны работать. Если кто-то не хотел, его заставляли, хотя никто никого не бил. Администрация через бригадиров и звеньевых добивалась порядка. Таких историй, чтобы кто-то из воровских принципов отказывался от работы, не припомню: на зонах общего режима идут заключенные по первой ходке, никаких блатных, рецидивистов, а тем более воров в законе.