Сыщик, ищи вора!

И напоследок – история из моего личного опыта. Лет двадцать назад мой знакомый (ныне, к сожалению, покойный), высококлассный ювелир, исключительно, как говорится, ради прикола изготовил несколько золотых денежек, десятирублевок времен царствования Николая II. С оборотной стороны (реверса) они абсолютно ничем не отличались от подлинных. Но вот на лицевой стороне, аверсе, вместо профиля императора красовался профиль самого ювелира, а вместо надписи «Божьей милостью Николай II, император и самодержец всероссийский» стояло: «Такой-то (имя, отчество, фамилия), ювелирных дел мастер». Знакомые, которым он эти монеты показывал, похохотали вдоволь. Несколько раз мастер разыграл нумизматов – сначала демонстрировал оборотную сторону (причем все делали вывод, что монета подлинная), а потом показывал лицевую.

Разумеется, ни один закон ни в малейшей степени не был нарушен – изготовление подобных фантазийных вещичек законом не запрещено, да и никакой материальной выгоды ювелир из своего деяния не извлекал, так что все тут было чисто…

«Посмеялись? А теперь давай похмуримся…» («Баллада о крыльях». Р. И. Рождественский). Вернемся в XVII век…

Сущий всплеск предосудительного ремесла приходится на вторую половину XVII века. Причем инициатива исходила как раз сверху…

Денежное обращение Московского государства особой сложностью не отличалось. Медных денег наши предки еще не знали, ходили всего два вида серебряных – «деньга» и «копейка» (вдвое больше величиной и номиналом «деньги»). Были они совсем небольшими, некруглыми, а скорее напоминавшими по форме арбузное семечко (но пользовались довольно высокой покупательной способностью). Параллельно с ними в обращении были и немецкие серебряные талеры различных государств (а то и епископств), скопом именовавшиеся «ефимки». Их тоже брали охотно, но уже народ побогаче, потому что курс ефимков был от 42 до 50 копеек, что для небогатого горожанина было суммой очень даже приличной.

Чеканка монет в России во времена Алексея Михайловича находилась под особо бдительным и строгим присмотром властей. Всякий, поступавший на какую бы то ни было работу на Монетный двор (называвшийся тогда Денежным двором), должен был дать особую присягу и вдобавок привести солидных поручителей, засвидетельствовавших бы его честность и добропорядочность. Мало того, и сам кандидат в монетных дел мастера, и его поручители должны были дать обязательство, что поступающий на работу не станет красть серебра, подмешивать в серебро медь и олово, подделывать чеканы и изготовлять фальшивую монету.

Ведавшие Денежным двором чиновники были не настолько наивны и доверчивы, чтобы полагаться на одни только устные обязательства и клятвы… За мастерами был самый строгий присмотр. Один из книжников тех времен писал: когда мастера приходят на работу или уходят домой, «их осматривают донага, чтобы они не приносили меди и олова и свинцу, или з Двора чего не снесли».

(Между прочим, знающие люди мне рассказывали, что и на современном Гознаке, где печатаются бумажные деньги, эта процедура – обыск с раздеванием догола – сохраняется до сих пор, правда, только при уходе с работы, дабы «з Двора чего не снесли».

Более надежного способа, чем этот, старинный, просто не существует. Если кто-то захочет вынести пачку купюр, их не засечет на теле ни один детектор наподобие тех «рамок», что стоят в аэропортах, в судах, других серьезных государственных учреждениях. А ежедневно подвергать человека рентгеновскому просвечиванию означает быстро его угробить. Вот и приходится пользоваться методикой времен царя Алексея Михайловича как самой эффективной…)

Двух главных начальников Денежного двора назначал лично царь (как правило, дьяка и боярина или дворянина). Причем главы менялись ежегодно – во избежание всяческих соблазнов… «Технической частью», то есть непосредственно производственным процессом, управляли назначавшийся из числа купцов «голова» и выбранные из надежных людей «целовальники» (так они назывались оттого, что при назначении на должность целовали крест и клялись работать честно). Голова и целовальники получали от казны серебро, по строгому учету выдавали его мастерам и принимали «готовую продукцию», опять-таки по строгому учету.

В общем, все было продумано и организовано весьма тщательно и строго. Однако беда, как это порой случается, пришла с самой неожиданной стороны и не имела никакого отношения к строгим порядкам, заведенным на Денежном дворе. Подкралась, так сказать, в обход…

Кто-то в царском казначействе (безусловно, светлая голова была, хоть и на дурную цель направлена) придумал крайне выгодную финансовую операцию. Казна принимала от населения ефимки по тому самому курсу в 42–50 копеек, а потом переливала их в русскую монету, причем стараясь, чтобы из каждого талера получилось не 42 или 50 копеек, а все 60, а то и 64 (талеры были разных размеров, побольше и поменьше). На каждом талере путем этой несложной манипуляции казна зарабатывала от 15 до 20 копеек.