Сыщик, ищи вора!

Но главные доходы ему приносило даже не это, а придуманная не при Елизавете, но именно при ней распустившаяся пышным цветом штука под названием «монополия». Монопольное право заниматься теми или иными промыслами или какой-то другой деятельностью. Ну а какие доходы гребет монополист, объяснять не нужно…

Начал он с промысла трески и всевозможного морского зверя (главным образом тюленей) на Белом море. Впервые Петр передал монопольное право на эти промыслы компании, созданной Меншиковым, бароном Шафировым и парочкой других высокопоставленных лиц, еще в 1703 году. При Анне Иоанновне она перешла к барону Шембергу, тесно связанному с Бироном (и, несомненно, Бирон в этом деле имел хорошую долю). При Елизавете монополией этой завладел Шувалов. Как и в прежние времена, заключалась она даже не в том, что заниматься этими промыслами могли только люди Шувалова. Дело обстояло несколько иначе: просто-напросто все, кто этими промыслами занимался, обязаны были продавать все добытое исключительно компании Шувалова.

Главный интерес тут был не в ловле трески – хотя она, продававшаяся шуваловской компанией уже с «накруткой», доходы приносила отнюдь не копеечные. Все дело в ворвани – тюленьем сале, использовавшемся для производства юфти, кожи особо тонкой выделки, о которой уже как-то мельком упоминалось. Монополистом по поставке ворвани стал Шувалов – для надежности пробивший в Сенате особый указ о том, что все производители юфти обязаны отправлять Шувалову сведения о своей потребности в ворвани. Пуд каковой люди Шувалова принимали у промышленников максимум за сорок копеек, а фабрикантам юфти продавали уже по восемьдесят. Сто процентов прибыли с каждого пуда – а их требовались тысячи…

Кроме того (как оно водилось, да и водится в нынешние времена), Шувалов «на развитие дела» выбивал неслабые государственные субсидии – безвозвратные, понятно.

Занимался он и винокурением, то есть производством водки. Тут он монополистом не был, но один из самых крупных винокуренных заводов принадлежал ему. Тут уж прибыли (как оно было с производством спиртного во все времена и под любыми широтами) были и вовсе баснословными. А вот на торговлю табаком в России Шувалов уже получил полную монополию на двадцать лет. В год он за нее платил 70 000 рублей – а сколько нажил сам, истории осталось неизвестным.

Свои интересы он лоббировал в высших органах власти не только ради получения льгот и субсидий. В 1754 году он пробил очередной сенатский указ, по которому винокурение теперь становилось исключительно привилегией дворянства – чтобы меньше было конкуренции со стороны оборотистых купцов «простого» звания…

Крупный землевладелец, граф (получивший этот титул за участие в перевороте) Шувалов занимался и экспортом зерна. Это, как и в прежние времена, оставалось монополией государства, но теперь, в отличие от петровских времен, зерновым экспортом занимались и частные лица – в том случае, если получали особое разрешение от Сената. Добиваясь такового, Шувалов упирал, как и многие после него, не на свою выгоду, а на заботу о государственных интересах – «для пополнения российской казны за счет пошлин». Сенаторы разрешение выдали – то ли тронутые такой заботой о государственных интересах, то ли по каким-то другим причинам… Агенты Шувалова вывезли через Санкт-Петербург и Архангельск 100 000 четвертей хлеба (четверть, в тогдашнее время мера для сыпучих тел, составляла от 3 до 5 пудов, а пуд, как помнит читатель, – 16 килограммов).

В 1752 году Шувалов «на неограниченное время» получил очередную монополию – право рубить казенные леса в Архангельской губернии. Теперь он имел право строить конторы и лесопилки, на льготных условиях ввозить из-за границы припасы и провизию для рабочих, отправлять ежегодно на экспорт сотни тысяч сосновых и еловых брусьев и досок, тысячу мачтовых деревьев (стоивших за границей, где с деревьями для мачт обстояло плохо, весьма прилично). Сам Шувалов производством не собирался заниматься изначально – буквально тут же он за хорошие деньги перепродал контракт английскому купцу Гомму, оставив за собой самую легкую и прибыльную часть – торговлю лесом. Но и ее через восемь лет продал за 300 000 рублей тому же Гомму.

Сплошь и рядом Шувалов, такое впечатление, попросту шел по стопам помянутого Шемберга, саксонского барона, «отметившегося» во многих видах деятельности, где он получал хорошие прибыли (и всякий раз немало «отстегивал» Бирону). После падения Бирона и воцарения Елизаветы все промыслы и заводы Шемберга были отобраны в казну, а его как иностранного подданного попросту выслали «по месту прописки» – к сладкому пирогу пришли новые люди, в бароне уже не нуждавшиеся, хотевшие, как Шувалов, не «крышевать» за хороший процент, а грести доходы целиком.