Сыщик Путилин

— Не за что! Неужели ты не понимаешь, что мне было гораздо безопаснее выйти здесь, чем где-нибудь там? Ведь я с кем ехала?

— С кем?

— Ну, с этим милым, веселым пассажиром, которого потащили на запасной путь, ха-ха-ха!.. Я отлично знала, что прибытие его в Петербург вызовет страшное волнение и сумятицу. А все это — только мне на руку. Тут, мой глупый Осип, все внимание должно быть отвлечено на него. Так и случилось.

— Допустим. Но к чему было оставаться так долго на вокзале?

— А разве не любопытно было посмотреть на весь этот переполох?

— Это ребячество, Соня. Ты, великая еврейка, как мы все называем тебя, ты поступаешь опрометчиво.

— Ты думаешь?

— Да!.. За тобой давно уже следят…

— Не следят, а следит.

— Разве это не все равно?

Великая еврейка тихо рассмеялась.

— Огромная разница. Я не боюсь тех, которые следят за мной, но страшно боюсь того, который следит. Этот который — ужасный человек, Осип.

— Кто же это? — дрогнувшим голосом спросил свою спутницу еврей-аферист.

— Путилин.

Осипа, вернее Иозеля Котултовского, даже передернуло.

— Ты думаешь, он следит?

— Не думаю, а знаю, мой трусливый мальчишка. Я только что его видела.

— Что?! Ты его сейчас видела?!

— Ну да. Я нарочно для этого осталась на вокзале. Мне важно было понаблюдать, кто приедет на расследование. И первое лицо, которое я увидела, был Путилин. Мне доносили, что он поклялся поймать меня.

— И ты говоришь это таким спокойным тоном? Ты улыбаешься? Ты подвергала сейчас меня… нас такой опасности?

Сонька, а это была знаменитая Золотая Ручка, насмешливо посмотрела на своего растерявшегося любовника.

— Вот чего ты боишься! Ты боишься, что я подвергала тебя такой опасности? Браво, мой храбрец! Ты настоящий Израиль — думаешь только о себе.

Иозель Котултовский покраснел.

— Милая Соня… как тебе не стыдно? Неужели ты можешь думать, что мне моя жизнь дороже твоей?

Соня Блювштейн, гениальная мастерица, громко расхохоталась.

— О, не уверяй меня в любви своей, мой пылкий возлюбленный. Ты с такой жадностью смотришь на мои… карманы, что я вполне уверовала в твою любовь… к золоту.

И, быстро обернувшись к нему, она с силой ударила его по щеке.

— Сонька! — заскрипел он зубами. — Ты с ума сошла?

— Мне все известно, дорогой мой, — и твоя подлая трусость, и твоя ненасытная алчность. И твоя неверность мне. Да-да, не лги! Молчи! Не отпирайся! О, я знаю все, недаром я — великая еврейка, недаром я — Сонька Блювштейн — Золотая Ручка. Но помни: тебе это даром не пройдет! В то время, когда, рискуя жизнью и свободой, я совершаю свои блестящие дела, ты изменяешь мне с первой попавшейся смазливой мордашкой? Так-так… Стой!

Кучер осадил лошадей.

— Что ты? Где мы останавливаемся? Ведь до нашего дома еще далеко… — испуганно воскликнул франт-еврей.

— Дурак! — злобно прохрипела Золотая Ручка. — Если вы, получив мою телеграмму, не додумались прислать за мной своей кареты, так надо же исправлять вашу ошибку. Вылезай!

Они оба вышли из кареты.

— Получи, голубчик! — протянула знаменитая мошенница-убийца кучеру щедрую плату и вошла в подъезд шикарного дома.

Оттуда, когда карета отъехала, она быстро вышла и наняла извозчика. На Екатерингофском проспекте, неподалеку от одной из Подьяческих улиц, извозчик остановился. Вот и эта короткая улица, одна из артерий старого еврейского гетто. «Золотых дел мастер Л. Финкельзон» — гласила скромная вывеска. Этаж, еще этаж, третий, четвертый… Звонок, переливчатый, дребезжащий, внутреннего колокольчика. И вслед за ним почти сейчас же открылась дверь.

— Вы?! Великая Соня! — раздался радостный возглас.

Толстая женщина с прической на прямой пробор так и бросилась с распростертыми объятиями к прибывшей звезде преступного мира.

— Ладно, оставьте ваши нежности, Розалия Абрамовна! — резко произнесла Сонька Блювштейн, отстраняя хозяйку квартиры. — Великолепная Азра у вас?

— Да… — смутилась Розалия Абрамовна.

— Мою комнату! — гневно вырвалось у Золотой Ручки.

Она вошла в нее, в эту знаменитую комнату, в которой столько раз подводила блестящие результаты действий своего мошеннического гения, своих изумительных побед.

— Можно к тебе, Сонечка? — вкрадчиво спросил Иозель Котултовский.

— Вон! — прозвучал гневный окрик.

…Лихорадочно-поспешно переодевается Сонечка. Свой изысканный дорожный наряд она сменяет на новый и сейчас же устремляется к потайным карманам.

— Господи! Сколько тут?..

Руками, бестрепетно спокойными, она выбрасывает пачку за пачкой кредитные билеты.

— Тысяча… три… шесть… десять… двадцать… Ого!.. Удар! Это удар… бриллиантовый перстень… Какая вода, какая игра! Сколько каратов в этом бриллианте?

И алчность профессиональной воровки заглушает на время такую роскошь сердца, как ревность. Одного только не может заглушить алчность — острого беспокойства, тревоги. Он, он, проклятый Путилин, приехал. Она его вот сейчас видела, этого страшного для нее человека.