Сыщик Путилин

Путилин не сводил с моего лица пристального взора.

— Так, так… А отравления не было?

— Нет.

— Ты твердо в этом уверен?

— Да.

— А скажи, доктор, тебе, конечно, хорошо известно действие всех ядов?

— Известно.

— Ты не допускаешь мысли, что можно отравить человека так, что и следов почти не будет?

— Я не понимаю тебя: как это почти не будет?

Мой гениальный друг ничего не ответил. Он пошел в музей сыска, что-то долго там разыскивал, а потом вернулся и подал мне маленький предмет.

— Осторожнее, доктор.

— Что это, шприц?

— Как видишь. Тебе, как врачу, должна быть известна эта штука. Это шприц для подкожного впрыскивания.

— Праваца.

— Совершенно верно. А что в нем находится?

В нем находилась какая-то темно-бурая жидкость, всего несколько капель ее.

— Не знаю, Иван Дмитриевич, — честно проговорил я.

— А я знаю, потому что этот шприц фигурировал в деле о Клубе анархистов. Тут находится ужаснейший яд кураре, одна капля которого, как тебе известно, может убить быка.

— И ты думаешь…

— Почти уверен, что Киршевский получил подобный укол. Эх вы, доктора-ученые… Нужно тебе сказать, что почтеннейшая Золотая Ручка имеет обыкновение носить с собой многие игрушки, довольно смертельные для взрослых ребят.

Не успел Путилин произнести это, как дверь кабинета рывком распахнулась, и в него вбежала красивая девушка. За нею, еле поспевая, неслись агенты и помощник Путилина.

— Куда вы? Постойте! Кто вы? — слышались испуганные возгласы.

— Мне надо Путилина! Мне надо начальника! — взволнованно кричала девушка.

Несомненно, еврейка, поразительной красоты. Пряди черных волос выбивались из-под белого шелкового шарфа, наброшенного на голову. Глаза горели нестерпимым блеском, грудь высоко вздымалась.

— Что вам угодно? — быстро подошел к девушке Путилин.

— Вы… вы Путилин?

— Да. Ступайте, господа! — отдал он приказ дежурным агентам.

Странная посетительница без сил опустилась в кресло.

— Я… я пришла вам сказать: берегитесь, на вас готовится покушение…

— Кто вы? — спокойно спросил Путилин, взяв девушку за руку.

— Я — Азра.

— Азра? Какое красивое имя… Вы еврейка?

— Да.

— Что же вам надо от меня, мое милое дитя?

Девушка истерично заплакала:

— Вас хотят убить! Примите меры предосторожности!

— И убить меня хочет Сонька Блювштейн?

Эффект этих слов был поразительный. Девушка задрожала.

— Вы… вы это знаете? Откуда?

— Это уж мое дело, милое дитя. А вы вот лучше скажите, что привело вас ко мне? Вы ведь предательство совершаете, свою единокровную соплеменницу выдаете…

Азра молчала.

— Ревность? — тихо спросил девушку великий сердцевед-сыщик.

Азра вся задрожала, вскочив, как разъяренная молодая тигрица.

— Да, да! Ревность, безумная ревность! Я ненавижу ее, проклинаю ее, потому что она отняла и отнимает у меня моего жениха.

— Он любит вас, ваш жених?

— О да!

— Так под страхом чего же Золотая Ручка воздействует на него?

— Под страхом смерти. Сегодня она сказала ему: «Выбирай: или смерть, или Азра». О, господин Путилин, она убьет его, вы не знаете, какая это ужасная женщина! Мы, евреи, многие ее проклинаем.

— Я знаю ее, дитя мое. Дважды она выскальзывала из моих рук. Надеюсь, на этот раз попадется. Как же она хотела убить меня?

— Не знаю, не знаю… Слушайте, милый генерал, я вам все открою: и где она, и как ее взять, только вы дайте мне обещание, что не тронете ни меня, ни моего жениха, ни дядю моего, Финкельзона.

— Хорошо… — улыбнулся одними уголками губ Путилин.

— Так слушайте…

И Азра начала свою предательскую исповедь. Как искренне звучал ее голос, какая неподдельная скорбь слышалась в нем! Она рассказала все о приезде Соньки Блювштейн, о том, где она остановилась, что она намерена делать.

— Вы должны приехать сейчас же, пока она не удрала. О, спасите нас от этой страшной женщины!

Я с радостью внимал словам Азры, ликуя в душе от радости за моего великого друга. Слава богу, ему легче будет распутать это темное, мрачное дело. Шутка сказать: сама Золотая Ручка сейчас окажется в его руках!

Лицо Путилина было бесстрастно.

— Мы поедем вместе? — быстро спросил он Азру.

— Н… нет, нет, что вы! — замахала та руками. — Она тогда сразу догадается, кто ее выдал, а я боюсь ее… месть ее может быть ужасна… Я поеду туда сейчас одна, вы приезжайте за мной следом, чуть погодя.

— Хорошо. До свидания, милое дитя. Поезжайте. Я скоро прибуду.

И, когда молодая еврейка неровной походкой вышла из кабинета, я захлопал в ладоши.

— Поздравляю тебя! Дело кончено. Ты блестяще утрешь нос и судебному следователю, и этим надоедливым репортерам.

— Ты полагаешь, что дело уже кончено? — Путилин насмешливо поглядел на меня.

— Ну разумеется! Раз преступница окажется в твоих руках, о чем же толковать?

— Гм… А по-моему, дело только начинается.

— Как так?

— Очень просто. Погоди, мне надо немного заняться собою.

То, что в соседней комнате-гардеробной Путилин начал проделывать с собой, привело меня в изумление. Он надел на себя, под платье, какое-то особенное, толстое просмоленное трико.

— Это для чего же? — не сумел сдержать я своего изумления.