– Нет, Васька, он точно придет.
– Ужо я ему покажу.
Ещё через полчаса каторжники услышали неспешный стук копыт, который прекратился у телеги.
– Ты здесь, барчук? – раздался голос Васьки.
– Да, – ответил Дерзкий.
– Лежи, не высовывайся.
Каторжники слышали, как Васька запряг лошадь в оглобли и как потом скомандовал ей:
– Пошла, пошла, хорошая.
Минут через десять телега остановилась.
– Сенька, черт, отворяй, хватит спать! – крикнул Васька.
Осторожно, чтоб не увидали, каторжники отследили глазами паренька, открывшего ворота. Телега въехала во двор. Курносый тут же встал и цепями кандалов обхватил Васькину шею.
– Сдохни, тварь! – закричал он.
Дерзкий вскочил, но Курносый ударил его ногой с такой силой, что Чванов вылетел с телеги на покрытый булыжником двор. Васька, задыхаясь, захрипел.
– Сдохни, сволочь! – орал Курносый.
И тут в его шею вонзился длинный узкий кинжал. Гришка рухнул. Васька повернулся к пареньку:
– Спасибо, сынок.
Тут же из избы выбежала баба, чернявая и черноглазая, в руках у нее был ухват. Васька повернулся к ней:
– Все хорошо, Христя. Помоги барчуку подняться.
Баба подошла к Чванову и, протянув руку, за которую тот схватился, поставила его на ноги.
– Жинка моя, Христя. Когда юной была, барин её снасиловал. А она в ответ ему горшок с борщом на голову одела. За что на каторгу и попала.
– Ходiмо до погреба, – сказала Христя Чванову.
– Чего-чего? Она у тебя что, не русская?
– Из-под Полтавы. Они там по-своему говорят.
– Ходiмо, ходiмо, швидше, будь ласка, – торопила Чванова Христя.
– Что она говорит?
– В подвал, говорит, надо спрятаться. Не дай Бог буряты сюда нагрянут. Или конвойные.
– Так бы и сказала.
В подвале Чванов провел почти месяц. Выпускали оттуда его только по ночам, чтобы воздухом подышал.
– Так Курносый был прав? Это ты наш побег сдал бурятам? – спросил однажды на ночной прогулке Чванов Василия.
– Ну а кто? Буряты за это мне восемь целковых отвалили, по двугривенному за каждого. Никто из каторжников до леса так и не дошел, всех уложили.
– Неужели из-за восьми рублей ты на себя такой грех взял?
– Нет, конечно, восемь рублей для меня не деньги. Просто после такого крупного побега здесь все дома вверх дном переворачивают. Понятно же, что каторжники у ссыльных будут прятаться. Больше-то негде. А так буряты всех перестреляли. Сам виноват, барчук. У меня твой побег был почти готов. Принял бы «прошку», начался бы у тебя понос. Доктор заподозрил бы холеру, от которой вскоре бы ты и помер.
– Как это?
– Понарошку, конечно. Ну, а я бы подряд у Здухова получил на твои похороны. Прокатили бы тебя в гробу пару верст, ещё бы и могилку помог мне выкопать.
– Черт, прости, я не знал.
– Ахметку я таким макаром и вывез. А об убиенных не печалься. Благодаря ним ты почти на свободе.
– Ага, в подвале сижу.
– Потому что обрасти надо, волосы и бороду отпустить. Ведь поедешь в Кяхту, а оттуда в Нижний по моим документам.
– С кем поеду?
– С Сенькой на двух телегах. Одной он будет управлять, другой ты. Туда отвезете муку, продадите её на рынке. Загрузитесь там чаем и отправитесь в Нижний к открытию ярмарки. Там Сенька вторую телегу с лошадьми продаст и отправится обратно. Ну а ты в Питер или куда сам захочешь. Деньжат я на дорогу тебе ссужу.
По дороге до Кяхты и оттуда до Нижнего никаких происшествий не было, паспорт у Дерзкого ни разу не проверили. Только спина у беглого каторжника с непривычки к извозу сильно болела – попробуй-ка посиди с рассвета до заката, опираясь на цибики[35]
с чаем.– А где ты научился кинжал метать? – спросил Чванов у Сеньки в самом начале путешествия.
– У тятеньки. А он у Ахмета. Когда они чай везли. Бажаєте і вас навчу? Делать-то на іншому-то дні нічого.
Сенька изъяснялся на смеси языков его родителей. Чванов сперва переспрашивал, требуя перевода, потом привык. Першим днем Сенька называл день пути, когда с рассвета до заката они летели на тройках по тракту. Иншим был следующий, который они проводили на постоялом дворе.
– Человек-то може їхати без отдыху, а от кобыла нет, – объяснил причину этих задержек Сенька.
От предложения научиться метать кинжал Чванов не отказался – делать-то действительно было нечего, и за месяцы пути хорошо овладел этим хитрым искусством.
На берега Волги прибыли в начале августа, когда ярмарка была уже в разгаре. Сдав груз, вечерок покутили в трактире.
– Ну, пора мені у обратный шлях, – сказал на следующий день Сенька.
– Отец твой обещал мне денег дать на дорогу, – напомнил Чванов.
Сенька протянул ему пятнадцать рублей. На самом деле, отец велел дать Чванову «катеньку», но паренёк решил словчить. Ведь Чванов с Василием вряд ли в жизни ещё раз пересекутся. А значит, обман не вскроется. А деньги Сеньке были нужны самому, на свадьбу – давно уже он на Катерину с соседнего хутора засматривался. А на восемьдесят пять рублей таких подарков можно привезти, что точно не откажет.
Чванов вздохнул. Он рассчитывал на большее. Ну и на том спасибо. На покупку фальшивого вида и на дорогу в Петербург ему хватит. А там уж как-нибудь… Конечно, без револьвера к брату идти опасно. Но что поделать. Придется обойтись ножом.