Сыск во время чумы

– Можно брать их днем, приступившись с солдатами. Но приступ чреват тем, что отстреливаться до последнего будут простые шуры и налетчики, атаман же найдет способ уйти и унести главные ценности. Или же так их в особняке спрячет, что и за сто лет не найдешь. У нас (где – у нас, Шварц уточнять не стал) рассказывали то ли байку, то ли действительное происшествие, о воре, который, померев без покаяния, принялся стеречь закопанное им в известном месте награбленное добро, и много беспокойства своими дурачествами наделал. Таковых шалунов не всякий священник изгонять умеет.

– Значит, будем брать врасплох, – спокойно постановил Архаров.

– Будем брать врасплох, – подтвердил Шварц. – Выждем ночь, когда отъедет фура, тут же малыми силами нападем на нее, свяжем мазуриков, отберем их дегтярные робы и какое-то время спустя въедем во двор, как ежели бы вернулись, и войдем в особняк. На фуре же скрыто поедут солдаты – лежа и под рогожами, чтобы ворваться в особняк вслед за теми, кто исполнит роль мнимых негодяев.

– Нет, Карл Иванович. Сие чревато, – возразил Архаров. – А ну как впотьмах одного упустим, а он тревогу поднимет? Коли так, лучше уж идти на приступ среди бела дня.

– Среди бела дня поднимать стрельбу в зачумленном городе – тоже не лучшее решение. Вы, сударь, уже на примере могли убедиться, сколь удачно москвичи истолковывают наизнанку поступки вашей экспедиции. Семеновцы желали оказать помощь умиравшему приказчику – а им тут же приписали ограбление лавки.

– Но ведь велено же стрелять мародеров без суда и следствия.

– Захваченных на месте преступления мародеров, сударь. А эти сидят себе тихонько, прячась от морового поветрия. Мы даже не можем доказать, что это они заманили меня в тот дом, оглушили, заперли и подожгли.

– Можем! Были свидетели! Все их видели!

– Ах, сударь, – неожиданно томным голосом вертопраха, изъясняющего свою любовь записной вертопрашке и щеголихе, – произнес Шварц. – Кабы ведали вы, сколь охотно идут в свидетели московские обыватели! Да тут же все отрекутся, что были у дома и глазели на пожар.

– Не потому ли, что со свидетелями дурно обходятся? – проницательно спросил Архаров.

– С теми, кто охотно содействует розыску, обходятся почтительно. Бывают случаи, когда за помощь при отыскании украденного или за предоставление сведений об опасном злодее свидетели получали вознаграждение. А с иными – по обстоятельствам дела… Иной свидетель сам немногим лучше пособника…

Архаров промолчал.

Пока что обойтись без Шварца он не мог. Шварц видел в затее с ловлей мародеров те ухабы и колдобины, которых пока не видел Архаров.

– Придется еще поразмыслить, – поняв, что архаровское молчание означает бессилие перед положением дел, сказал Шварц.

– Погоди, черная душа… Есть выход.

– И где же вы его изволите видеть?

Архаров завертелся на колокольне, поскольку Зарядье и днем-то знал плохо, а ночью, сверху, даже знакомых мест не узнавал.

– А вон! Там, кажись!

– Выход?

– Он самый. Мы можем взять фуру и дегтярные робы у мортусов.

– Опасно, сударь.

– Прокоптим как следует – и выйдет не опасно. Мне Самойлович убийственной силы курения дал – понюхай, Карл Иванович. Микроскопические создания сотнями дохнут.

Архаров дал Шварцу обнюхать рукав своего мундира.

– Какие, вы изволили молвить, создания? – деловито спросил Шварц.

– Микроскопические. Сам не видал, не знаю, а Самойлович божится, что они с человека на человека ползают и тем заразу разносят. А может, сами и есть зараза, черт ли этих докторов поймет.

– Благодаря моровому поветрию наука движется вперед, – поучительно изрек Шварц. – Не двинуться ли и нам?

– Вперед?

– Нет, сударь, вниз, с колокольни.

Если лезть впотьмах наверх было довольно легко, то спускаться вниз по крутой лестнице с высокими, выше тех, к которым привык Архаров, ступеньками, без света, наощупь, оказалось затруднительно. Наконец сползли и отправились туда, где уже должен был ждать Фомка.

Архаров размышлял так: с одним рублем все выходит складно, получивший его подозрительный Устин уже сидит под замком. Но судьба двух других пока – великая загадка. Они сошлись вместе в течение нескольких часов – и, может статься, француз-мародер что-то имеет по этому случаю сказать. Он был у покойного Арсеньича, когда туда пришел Устин… Может, и впрямь что-то заметил?

Совершенно вывалился из поля архаровского зрения третий подозреваемый – благообразный купчина, который столь достоверно врал про Устинову кончину. А для чего врал?

Знал ли он, что Устин замешался в темное дело с убийством митрополита? Для чего ему было таким образом прятать от любопытствующих человека, объявившего себя впоследствии убийцей?

– Извольте осторожнее, сударь, тут ступенька сильно выщерблена, – сказал Шварц.

По сравнению с кромешным мраком на лестнице обычный ночной мрак уже показался Архарову чуть ли не ясным днем.

– Сейчас проводим тебя, Карл Иванович, на Никольскую, а спозаранку я наведаюсь к мортусам.

– Они, сударь, чужих не любят. Они – колодники, у них свои понятия.

– Да, кстати, не скажешь ли, что означает «талыгай»?

– Сие слово означает «военный человек».