— У насъ было налажено дльце сообща, — началъ онъ. — Намтили мы для этого одинъ ювелирный магазинъ въ Сентъ-Льюис. Въ немъ были два брилліанта величиною съ орхъ; вс бгали полюбоваться на нихъ. Мы были одты очень шикарно и разыграли свою штуку среди благо дня: попросили принести эти брилліанты къ намъ въ отель, какъ бы желая ихъ купить, а тамъ, разсматривая ихъ и передавая изъ рукъ въ руки, подмнили ихъ на поддльные, которые были уже припасены у насъ. Эти-то фальшивые каменья и воротились въ магазинъ, когда мы заявили, что вода въ нихъ все же не достаточно хороша для двнадцати тысячъ долларовъ.
— Двнадцати… тысячъ… долларовъ! — повторилъ Томъ. — Неужели они могли столько стоить по вашему?
— Ни одного цента мене.
— И вы съ товарищами увезли ихъ?
— Безъ всякаго затрудненія. Я полагаю, что ювелиръ не догадался и до сихъ поръ объ этой продлк. Но все же намъ было не безопасно оставаться въ Сентъ-Льюис и мы стали раздумывать, куда бы отправиться. Одинъ полагалъ туда, другой сюда, такъ что, наконецъ, мы ршили кинуть жребій; выпало на долю Верхняго Миссиссипи. Мы запечатали брилліанты въ пакетъ, на которомъ надписали наши имена, и оставили его на храненіе у кассира въ отел, поставивъ ему непремннымъ условіемъ не отдавать его никому изъ насъ иначе, какъ въ присутствіи прочихъ; посл этого мы разошлись, чтобы побродить по городу. При этомъ, можетъ быть, у каждаго изъ насъ была одна и та же мысль на душ. Не могу утверждать наврное, но сдается мн, что было такъ.
— Какая же мысль? — спросилъ Томъ.
— Обокрасть другихъ.
— Какъ? Одинъ изъ васъ присвоилъ бы себ то, что зарабатывали вс вмст?
— Само собой.
Томъ Соуэръ пришелъ въ негодованіе, онъ говорилъ, что это было самое безчестное, самое подлое дло. Джэкъ Денлапъ возразилъ, что оно довольно обычно между лицами ихъ профессіи. По его словамъ, если пускаешься въ такіе обороты, то уже и наблюдай свой собственный интересъ; другіе о томъ не позаботятся… Онъ продолжалъ:
— Видите ли, горе было въ томъ, что двухъ брилліантовъ не раздлишь между троими. Будь у насъ три камешка… Но, что подлаешь, трехъ-то не было. Я расхаживалъ по улицамъ, думая и раздумывая, пока не ршилъ: я утащу брилліанты при первомъ удобномъ случа; припасу заране, во что мн перерядиться, ускользну отъ товарищей, переоднусь гд-нибудь въ укромномъ мстечк, и тогда ищите меня! И я тотчасъ купилъ эти бакенбарды, очки, платье, упряталъ все въ саквояжъ и пошелъ… Вдругъ въ одной лавк, въ которой продается всякая всячина, вижу я сквозь окно одного изъ моихъ товарищей. Это былъ Бедъ Диксонъ. Я очень обрадовался; думаю себ; посмотрю, что онъ покупаетъ. Притаился я и поглядываю. Ну, какъ вы полагаете, что онъ покупалъ?
— Бакенбарды? — спросилъ я.
— Нтъ.
— Очки?
— Нтъ.
— Да замолчи, Геккъ Финнъ, сдлай милость! — крикнулъ Томъ. — Ты только мшаешь разсказу. Что же онъ покупалъ, Джэкъ?
— Никогда не угадаете! Онъ покупалъ маленькую отвертку… самую что ни на есть крохотную отвертку.
— Вотъ теб разъ! Зачмъ она ему понадобилась?
— Я и самъ недоумвалъ. Меня даже поразило. Къ чему могла понадобиться ему такая вещица? Удивительно!.. Когда онъ вышелъ изъ лавки, я спрятался такъ, что онъ меня не замтилъ; потомъ, идя слдомъ за нимъ, я увидлъ, что онъ остановился у продавца готоваго платья и купилъ тамъ красную фланелевую рубашку и старую потасканную одежду, ту самую, которая теперь на немъ, по вашему описанію. Я отправился на пристань, спряталъ свои вещи на пароход, который мы уже присмотрли, пошелъ назадъ и мн посчастливилось увидать, какъ и другой мой товарищъ торговалъ себ платье у старьевщика. Сошлись мы вс втроемъ, взяли свои брилліанты и сли на пароходъ.
«Но тутъ бда: нельзя намъ лечь спать, потому что требуется намъ наблюдать другъ за другомъ! Что длать, иначе быть не могло; вдь не боле какъ недли за дв передъ тмъ, у насъ чуть было до ножей не дошло, и если мы дружили теперь, то только ради работы сообща. Во всякомъ случа худо было то, что у насъ всего два брилліанта на троихъ. Ну, поужинали мы, потомъ стали бродить взадъ и впередъ по палуб, и курили до полуночи; потомъ сошли въ мою каюту, заперли дверь, пощупали пакетикъ, чтобы убдиться, тамъ ли брилліанты, и положили его на нижнюю койку такъ, чтобы онъ былъ у всхъ на глазахъ, а сами сидимъ и сидимъ… Подъ конецъ стало ужасно трудно удерживаться, чтобы не заснуть. Бедъ Диксонъ не смогъ. А лишь только голова у него опустилась на грудь и онъ принялся похрапывать ровно, заснувъ крпко но всей видимости, Галь Клэйтонъ кивнулъ мн на брилліанты, потомъ на дверь. Я понялъ его отлично, всталъ и взялъ пакетикъ; мы постояли еще нсколько времени, выжидая въ полномъ молчаніи, но Бедъ и не шевельнулся; тогда я повернулъ тихонечко ключъ въ замк, нажалъ также осторожно ручку, мы вышли неслышно на цыпочкахъ и затворили за собой дверь, также безъ малйшаго стука.