Сжигая запреты

– Дань, сколько тебе было лет, когда случился твой первый полноценный секс? – выдает Маринка неожиданно.

Я сглатываю и застываю.

Слушаю размашистые и посекундно ускоряющиеся удары своего сердца. Ощущаю реактивное движение крови по венам. Принимаю бешеные удары кувалд в висках. Загибаюсь из-за боли в районе солнечного сплетения. Чувствую тошноту. Вдыхаю дым. Выдыхаю огонь.

Всегда на этом вопросе колошматит. Но чтобы настолько… Впервые такое.

– Не помню.

Мне приходится ей соврать.

Если я скажу правду, Динь-Динь будет в ужасе. А я не могу этого допустить. Как и риск снова стать ей омерзительным.

Откидываюсь на спину, проворачиваюсь и якобы спокойно отплываю подальше. Ныряю, чтобы погрузиться в более холодные воды и охладить пылающую кожу. Но и там, глубоко на дне океана, сердце продолжает яростно отбивать ребра.

К сожалению, я не амфибия. Час без кислорода не пробудешь. Приходится выплыть на поверхность, когда в легких развивается жжение.

– Боже, Даня! – набрасывается Маринка раньше, чем я успеваю открыть глаза.

Толчок. Сдавленным хрипом выдыхаю поглощенный мгновение назад воздух. Машинально ловлю ее тело руками. Позволяю к себе прижиматься.

– Ты реально дурак, что ли? Знаешь, как я испугалась?!

Распахнув глаза, я вижу гланды, так кобра орет. И трясет ее, конечно, тотально. Лицо мокрое, но я убеждаю себя, что это брызги воды. Пока не смотрю, наконец, ей в глаза, характерный блеск которых и выдает настоящие причины.

Едва сталкиваемся взглядами, Марина затихает. Лишь рвано выдыхает, когда неуклюже обнимаю. Неуклюже, потому что это действие не несет привычную для меня сексуальную ласку, а служит утешением.

– Ты нарочно?.. – задушенно выдыхает Чарушина мне в плечо.

Дрожит по-прежнему и, должно быть, все еще злится. Но при этом жмется ко мне, обвивает руками шею и самовольно закидывает мне на бедра ноги.

– Нет… – сиплю я, необычайно смущенный. Не то чтобы в шоке от собственных чувств нахожусь. Я их даже разобрать не в состоянии. – Не хотел тебя пугать.

– Честно?

– Честно.

Очень легко говорить, когда можно говорить одну только правду.

– Я чуть с ума не сошла…

– Почему?

– Что «почему», Дань? Я испугалась!

– Почему ты испугалась, Марин?

Ее горячие губы замирают на моем плече. Бурный выдох прожигает мою влажную кожу. Тишина затягивается.

– Можешь сказать, что не знала просто, как после моей смерти добираться домой, – иронично подкидываю идеи для ее спасения.

На самом деле сам себя готовлю к очередному трешаку, который зреет в голове кобры. Вот я вроде как пошутил и тем самым поймал почву перед основным ударом.

– Нет, – толкает Маринка, заставляя меня всем организмом напрячься. – Я испугалась, потому что ты – это ты.

И мое сердце пропускает череду жизненно важных ударов. Я, сука, ощущаю это физически. Оно там, за моей окаменевшей грудиной, буквально подыхает. Чтобы через глубокую паузу сразу на максимальной скорости сорваться и замолотить меня в грудь.

Молчу. Не знаю, что сказать. Да и способен ли выдавить хоть слово… Маловероятно.

Плыву с Чарушиной к берегу в относительной тишине. Все, что есть в воздухе – шум океана и звуки джунглей. Мы их не нарушаем, пока переводим дыхание и восстанавливаем все остальные процессы.

– Заключим перемирие? – полностью оживает Маринка только на берегу. – Только на сегодняшний день. До полуночи. Нам многое нужно сделать. Согласен?

Заторможенно смотрю на то, как она поправляет купальник и выжимает из ткани на сиськах воду.

– Давай навсегда, – нахально выдвигаю навстречу.

Внахлест. Да, мать вашу. Да! Охуенное слово! В любых отношениях шаги должны быть двусторонними.

– Нет, – отрезает Чарушина упрямо. – Навсегда не получится! В том и суть, Дань! Перемирие – это временное прекращение военных действий. Временное! – несколько раз с нажимом подчеркивает. – Принимай на сегодня или… Или дальше – как есть – без перемирия!

Внахлест не работает, ага. Понял, не баран.

– Тогда без перемирия, Марин!

И все же баран…

19

У одного человека не может быть двух сердец.

© Марина Чарушина

Итак… Время пришло. Оттягивать полноценную близость больше некуда.

Волнуюсь, безусловно. Страх расправляет крылья. И бьются они уже не просто у меня в груди. Горячими волнами по всему телу расходятся.

Я все продумала лучшим образом. Должно получиться. Он не заметит.

То, что Шатохин отверг сделанное мной в минуту слабости предложение по перемирию – хорошо. Размякать нельзя. Колючая проволока и двести двадцать вольт напряжения – необходимая защита. А я, испугавшись за Даню, вдруг на ровном месте об этом забыла.