Сжигая запреты

Ух, гад! Ну, посмотрим, как ты есть это будешь!

Только Шатохин и тут не сдается. Пока я выказываю демонстративное равнодушие относительно всей той красоты, что он сотворил для нас на берегу, он делает вид, будто то, что я приготовила, пригодно к употреблению. В то время как я едва не подыхаю от одной вилки риса, он абсолютно спокойно съедает всю порцию!

Настороженный взгляд на меня Даня направляет только после бокала вина, который ему, что неудивительно с такой-то жрачкой, приходится залпом осушить.

Он, сощурившись, замирает.

Я в ответ невозмутимо приподнимаю бровь.

– Что-то не так, дорогой? – выдыхаю сладко.

Шатохин, как мне кажется, сдерживает ухмылку. Лишь один уголок его губ приподнимается. Две секунды спустя он их поджимает и скашивает в противоположную сторону.

– Вино десятилетней выдержки на вкус, словно дешевая паленка, – констатирует Даня ничего не выражающим голосом, не сводя с меня взгляда. – Странно.

– И правда, странно, – поддакиваю ему в тон.

У меня сердце куда-то срывается. Забывает о своем биологическом местоположении, о своем предназначении и о том, что как бы к моему телу привязано. Мечется по всему организму. Бьется о внешнюю оболочку. Одурело просится наружу.

Зрительный контакт до конца не выдерживаю. С бесшумным вздохом роняю взгляд в месиво на тарелке. Имитируя естественный процесс употребления пищи, перерубила и смешала все содержимое, и оно стало выглядеть еще хуже.

– А ты почему не ешь, Марин? Не голодная?

Реагируя на чертово ехидство в его голосе, резко вскидываю взгляд, пропуская свои настоящие эмоции, которые, судя по выражению лица Шатохина, приносят ему кровожадное удовлетворение.

Ну что за демон! Ему так нравится меня бесить? Зачем тогда съел, что приготовила? Почему не озвучил очевидное: что я неумеха, а ужин мой – редкостная гадость? Обидеть не хотел? Да нет же! Вероятно, догадался, что я специально… Сидит теперь и издевается!

– Еще вина, Дань? – отвечаю вопросом на вопрос с милейшими интонациями.

Наконец, он ухмыляется. Позволяет себе это. От уха до уха! Блин, какого дьявола ему так весело?

– Пожалуй, откажусь.

Это плохо. Мне нужно, чтобы он был пьян.

– Тогда я выпью, – выпаливаю совершенно незапланированно.

И сразу же тянусь к бутылке. Так как в моем бокале сок, наполняю вином Данин.

Он не реагирует. А с чего я взяла, что он будет реагировать?

Даня ведь считает, что ребенок не его. Конечно же, ему плевать, что я делаю!

Обида накатывает неожиданно. Чувствую, как из-за нее сбивается такт сердца и меняется ритм дыхания. Глаза заполняются слезами, но я упорно смотрю на Шатохина и поднимаю фужер. Подношу ко рту, уже представляя, как нелепо буду выглядеть в миг, когда, не пригубив вина, опущу его обратно на стол.

И все же… Даня не дает мне это сделать.

Вскакивая, в последнее мгновение выдирает бокал из рук. Прежде чем вышвыривает его через проем беседки на песок, алые капли, расплескиваясь, падают на белую скатерть. Несколько прилетает и на лиф моего платья. Не то чтобы меня это в прямом смысле хоть сколь-нибудь волновало… Просто при взгляде на красные пятна меня душит очередной приступ паники.

Подрываюсь на ноги следом за Даней.

Замираем друг напротив друга, тяжело дыша.

– Чего ты добиваешься, Марина?

У меня нет адекватного ответа на этот вопрос.

Нужно что-то делать! Что угодно! Только бы отвлечь Шатохина.

Резко перехожу к следующему пункту своего плана – скидываю платье и быстро иду на причал.

Данины шаги по деревянному помосту гремят, словно силовые удары. Именно тогда я в полном объеме осознаю то, что вскоре должно случиться.

Паника… Паника… Паника…

Все, что я ощущаю.

Бывают моменты, когда мое тело без предупреждения отключается от главного центра влияния – мозга. Всполох, и каждая клетка моего организма начинает в усиленном режиме вырабатывать щедрый стресс-пакет. Этот гормональный взрыв похож на апокалиптический ураган, которому я, увы, неспособна противостоять. Он заставляет меня трястись, задыхаться и ощущать себя так, словно эти крохотные ничтожные клетки алчно деребанят мое тело на якобы независимые уникальные организмы, позабыв о том, что самостоятельно они нежизнеспособны и абсолютно бесполезны.

Зато Даня, будто хищник, уловивший раскол внутри меня, наступает. Нагоняя, притискивается сзади и страстно обхватывает руками.

Я еще сильнее пугаюсь. А безмозглые клетки, захлебываясь бешеной эйфорией, хором орут, что могли бы примкнуть от моего к его организму, что с ним им будет лучше… Только и это самоубийство. У одного человека не может быть двух сердец.

Что за катастрофа?

Мы не должны друг друга убивать. Мы должны научиться существовать вместе. Только как это сделать, если Даня не отступит, а я не покорюсь?

– Маринка… – хрипит Шатохин, подталкивая меня к постели.

Прокручиваясь, меняемся положениями, и я вдруг оказываюсь лицом к берегу. Смотрю на роскошную беседку, на великолепные цветы, на летающие на ветру занавески, на высокие пышные пальмы, на ровный песчаный берег, на набегающие волны, которые к нему толкает океан.