Начались их рабочие будни уже непосредственно на полигоне. С утра они в ангаре осматривали свой видавший виды танк-тягач. При необходимости доливали из стоявших тут же бочек масло и дизельное топливо. Цапа старался изо всех сил, брался за самую тяжелую работу. Компенсировал недостаток знаний напряженным физическим трудом. Охрана поначалу не отходила от них ни на шаг. Затем привыкла и маячила, как правило, уже только в проеме ворот на выезде. Несколько раз заходили артиллерийские офицеры, молча наблюдали за процессом и уходили. Затем к воротам подкатывал броневик с солдатами на борту. Зловеще выделялись среди них фаустники. Старший наряда делал жест тягачу следовать за ними. Непременно надлежало держать строго установленную дистанцию до броневика – не больше и не меньше предписанной. Изменение дистанции приравнивалось к попытке нападения или побега и влекло за собой немедленное открытие огня по тягачу на поражение. Броневик каждый раз останавливался в двух десятках метров от отмеченной флажками техники. Пленные выскакивали наружу, заводили тросы и подавали руками сигнал о готовности продолжать движение. Подбитый танк буксировали на новое место. Окутываясь облаками сизого дыма, тягач волочил очередную мишень, зачастую уже с давно перебитыми и потерянными гусеницами, к обозначенной вторым флажком позиции. Когда все перемещения были выполнены, броневик в паре с тягачом, прибавив скорость, уходил к ангару. А в это время, как правило, на каком-нибудь другом конце поля уже разворачивалась на позициях и готовилась открыть огонь прибывшая на учения артиллерия. Вскоре над полигоном звучала канонада, а над полем свистели снаряды, с грохотом и искрами врезаясь в исковерканные танковые остовы.
Таких выездов на поле между стрельбами могло быть по несколько за день. Как-то в перерыве у ангара пленные столкнулись с польскими рабочими, пришедшими выполнять туда какое-то свое задание. Ветлугин попытался заговорить с ними, когда охрана не видела. Поляки, как один, отворачивались и молча отходили.
– Мужики, мы чего, прокаженные, что ли? – в сердцах не выдержал сержант.
Один из поляков, чуть задержавшись, приложил палец к губам:
– Заборонено.
И поспешил к выходу.
– Чего он? – повернулся к Терцеву Цапа.
– Им запрещено с нами общаться, – пояснил капитан.
Впрочем, бывали дни, когда артиллерийские стрельбы на полигоне не проводились. Тогда танкисты работали в мастерской по ремонту грузовиков. Как-то раз до вчера вместе с немецкими мастерами перебирали двигатель на «Опель Блице». Закончили, когда на дворе уже было темно. Довольный результатами, Гец даже позволил им допить свой остывший кофе из бакелитового стаканчика. Ветлугин решился задать вопрос:
– А где?
И тряхнул рукой, показывая, что интересуется, где старик получил свое ранение.
– Восточный фронт. Шестнадцатый год. Ковель, – последовал ответ. – Дивизион броневых автомобилей.
– А по-нашему в плену научился?
Гец изменился в лице, нахмурился в усы и зло прикрикнул:
– Идите работать!
Допоздна подметали мастерскую. Орудуя шваброй, Терцев весело шепнул сержанту про старика:
– Похоже, ты угадал.
– Ну, это без нас. Мы тогда еще под стол пешком ходили.
И хмыкнул:
– Отцы постарались!
Когда пленных уводила в их чулан охрана, Ветлугин, бросив взгляд на продолжавшего возиться с какой-то деталью при свете запитанной от аккумулятора автомобильной фары старика, не удержался от очередного замечания:
– Вот ведь патриот фатерлянда!
Под недовольные окрики охрана прикладами вытолкала их на улицу…
Курсируя на тягаче по полигону вслед за броневиком, Терцев старательно изучал окрестности. Мысль о побеге не оставляла его все это время. Он подмечал, запоминал и анализировал все: рельеф местности, распорядок учений, маршруты движения, смены караулов. Пока никакого плана побега в голове не рождалось. Они тихонько обсуждали свое положение по ночам, сидя в запертом каменном чулане с зарешеченным окном за железной дверью.
– Вот возьмут нас и прихлопнут на этом корыте, – как-то недовольно проворчал Ветлугин, имея в виду их тягач. – Надоест перетаскивать разбитые коробки, захотят на нас поупражняться.
– Да ну? – раскрыл рот Цапа.
К его нижней губе прилип окурок, который Васька подобрал днем на полигоне и теперь старательно пытался раскурить, бесконечно щелкая едва живой, сделанной из гильзы зажигалкой.
– Запросто! Мы для них отличная движущаяся мишень!
Сержант сегодня был явно не в духе.
Терцев промолчал. Он и сам допускал такую возможность. Вспомнилось, как веселились в лагере артиллерийские офицеры, обмениваясь шутками с розовощеким очкариком. Ведь действительно, вряд ли они первые пленные танкисты здесь. И куда-то их предшественники подевались. Впрочем, вслух капитан так ничего и не произнес.