Т-34. Выход с боем

– Так надо! – уже уверенно направляясь в сторону холмов, на ходу повернул голову Епифанов. – Каждый должен делать то, что должен…

Говорят, что, уходя, лучше не оборачиваться. Все-таки украдкой он быстро обернулся еще раз и довольно улыбнулся в усы, увидев, как фигура танкиста метнулась к машине. Громыхнул вскрываемый ящик с принадлежностями.

«Он выберется. Потому что так надо, так должно быть».

Епифанову вдруг стало легко и спокойно. Широким шагом он добрался до взгорка. Их танк отсюда видно не было. Не торопясь, спокойно установил пулемет. Проселочная дорога просматривалась отлично. В сектор обстрела сверху также попадали приличные части поля слева и справа от нее. Все, кто пойдет ему навстречу, будут как на ладони.

«В польской земле останешься», – сказала тогда ему, молоденькому солдату пулеметной команды гренадерского полка, пожилая цыганка в цветастом платье. Дело было в варшавском лазарете в 1915 году. Помнится, накинув шинель, Епифанов прогуливался по двору, баюкая на перевязи забинтованную простреленную левую руку. Русские войска готовились Варшаву тогда оставить. Видя, как расстроился солдатик, цыганка уточнила: «Не скоро. Еще долго поживешь. Но ляжешь здесь».

Вспоминая ту цыганку, он всегда недоумевал. Из Царства Польского он тогда благополучно отступил вместе со своим полком. А пять лет спустя, весной 1920-го, спарывал со своей шинели такой же наугольник, что нарисовал по какому-то наитию, что ли, на своем танке этот славный русский парень-танкист. Вот уж чего Епифанов совершенно не ожидал увидеть четверть века спустя, так это добровольческий наугольник! Но он ничего не забыл. Тогда от промозглой набережной Новочеркасска в суматохе эвакуации полк – уже другой, из состава Белой армии генерала Деникина, – ушел на транспортах в Крым без них. Он их не судил – они на тот момент сделали все, что могли. Просто на войне так бывает. У них полностью закончились патроны. Город будто притих перед приходом красных. В мартовском воздухе прозвучала команда их последнего начальника не успевшей на погрузку пулеметной команды, штабс-капитана с нашивками за ранения на рукаве:

– Пулеметы и винтовки в воду, кокарды и погоны снять, шевроны спороть!

Убедившись, что все в точности исполнено, командир отдал последнее распоряжение:

– Разойдись!

Никто не двинулся с места. Повернувшись, штабс-капитан первым отошел за угол. Через три секунды треснул одинокий револьверный выстрел… Сколько ему было, тому штабс-капитану? Да, наверное, лет тридцать. Как и этому танкисту. А нашивок за ранения было штук десять, от кисти до локтя. За Великую войну и уже за Гражданскую. Епифанов это отчетливо тогда запомнил. На всю жизнь. Как и то, что выбор они свой делали добровольно. И от этого почти уже не могло стать страшным что-то еще в жизни. Да и в смерти, пожалуй, тоже…

В Польшу второй раз его занесло в том же 1920 году. Уже в составе наступавших на Вислу войск Рабоче-Крестьянской Красной армии. Он вспоминал цыганку, подсознательно, видимо, ожидая исполнения предсказания. Хоть и гнал прочь подобные мысли. Но и в тот раз он сумел выбраться. А сейчас… сейчас будет то, что должно быть. Теперь это он уже знал совершенно точно. И страха не было…

До деревеньки, которую они так лихо, с грохотом, лязгом и стрельбой, проскочили четверть часа назад, было километра полтора. Все сходилось с его расчетами – через пару минут он услышал гулкий топот солдатских сапог по скошенному жнивью. А еще через полминуты увидал бегущих трусцой немецких солдат.

«Отъездились на своей технике, – ухмыльнулся про себя Епифанов, – не сорок первый год. Походите и вы теперь пешком».

Топот приближался. Прищурившись, из своего укрытия Епифанов уже различал потные, перекошенные и оскаленные лица солдат. Сдвинутые на затылок каски, расстегнутые короткие мундиры с закатанными рукавами, схваченные ремнями в талии. Широкие штаны, заправленные у кого в сапоги, у кого в ботинки с гамашами. Колыхалось в такт движениям единообразно пригнанное снаряжение. Большинство вооружены винтовками. Кое у кого автоматы. Двое с фаустпатронами. И офицер с «парабеллумом» в одной руке и снятой фуражкой в другой. Этих надо убирать первыми. Бегут по двум сторонам дорожной колеи, на которой явственно отпечатались следы гусениц их недавно проехавшей здесь «тридцатьчетверки». Охранение вперед не послали – торопятся. Видать, здорово мы их зацепили за самолюбие. Что ж, на нем и погорят.