Та, далекая весна

— Вы уж лежите и молчите, — решительно заявила Мария Федоровна. — Что делать, я знаю сама — со своим битым три месяца возилась…

КОНЕЦ РУСАЙКИНА

К вечеру подоспел кавалерийский взвод.

В красноармейском строю необыкновенно важный и гордый ехал и Колька Говорков.

— Ты знаешь, как я туда доскакал? Ну с места не сойти, за полчаса до волости долетел! — захвалился Колька, едва слез с лошади.

— Брешешь! — спокойно припечатал Федя.

— Говорю, с места не сойти — не больше часа скакал. Ну, может, часок с небольшим.

— Это другое дело, — согласился Федя.

Но Колька его не слушал.

— Как прилетел в волость — сразу к секретарю партийному. Он записку Стрельцова прочитал — и бегом на телеграф. Я, конечно, за ним. Только меня туда не пустили. Он на телеграфе, наверное, час или два сидел. Потом, когда вышел, говорит: «Порядок! Молодец!» Это он мне сказал. «Вовремя, — говорит, — предупредил».

Колька хвалился безудержно: уж такой он человек. Послушать, так получается, что он один привел в село и чекистов, и чоновцев, и целый взвод кавалеристов.

И, конечно, Колька сумел подладиться к командиру каввзвода. Когда перед закатом взвод выступил на операцию, Колька тоже ехал в красноармейском строю на лошади, отнятой у бандитов.

Кавалерийский взвод вышел из села первым. Вперед выслали конную разведку, совсем как на войне. Чекисты и чоновцы выехали на машинах часом позже.

Иван ехал в кузове машины. Напротив него между чекистами сидел Емельян.

У опушки большого леса остановились. Кавалеристы спешились, чоновцы и чекисты вылезли из машин. Уже смеркалось, но еще различимы были стволы деревьев, еще светилось небо.

Здесь начиналась лесная дорога, узкая, перехваченная узловатыми корнями сосен, изрытая ухабами. Машинам дальше хода нет, да и взводу на лошадях тоже нелегко двигаться.

— Дальше придется в пешем строю, — решил Пазухин. — Далеко еще? — спросил он у Емельяна.

— Порядком будет, — почесал тот затылок. — Значит, так: до старого кордона верст пять или шесть, потом по просеке до Волчьего оврага, от него версты три до монастырского лесничества. Там, в лесничестве, и будет сейчас Русайкин.

Пазухин, Полозов и Колокольцев отошли в сторону и о чем-то посовещались. Потом Пазухин подозвал Ивана и Кольку.

— Знаете дорогу?

— Знаем.

— Все правильно сказал Емельян?

— Правильно.

— А другой дороги, чтобы поближе было, нет?

— Дороги нет, — ответил Колька, — а пройти ближе можно, если от кордона взять прямиком через лес.

— Не заплутаешься в темноте? — строго посмотрел на него Пазухин.

— Не должен, — ответил Колька, — места тут знаю, и ночью в лесу не один раз бывал.

Болтливый, любящий и прихвастнуть, Колька на этот раз был серьезен и говорил правду. Иван это знал: ни дремучим лесом, ни темнотой Кольку не запугаешь — здесь он вырос, и ночные блуждания по чащобе ему не в диковину.

Меж тем Пазухин давал Кольке наказ:

— Пойдешь вперед с чоновцами. Вы должны подойти раньше и загородить отход бандитам. Надо, чтобы ни один — понял? — ни один не ушел. Многое от тебя зависит. Если заплутаешь в темноте или задержишься — утекут бандиты, и все дело пропало. Не подведешь?

— Так точно, товарищ Пазухин, не подведу! — совсем по-военному отчеканил Колька.

«И где он так научился?» — с досадой подумал Иван. Ему стало обидно, что самое ответственное задание выпало не ему, а Кольке. Колька пойдет с передовым отрядом, а он, Иван, будет позади тащиться!

— А ты, Иван Бойцов, — обратился к нему Пазухин, — пойдешь с основным отрядом. Еще важнее нам в сторону не свернуть, а выйти своевременно и прямо к бандитскому логову. Глаз не спускай с Емельяна. Мы на тебя полагаемся. Давайте двигаться. Выступай первым, товарищ Колокольцев.

Иван не сумел, а может быть, постеснялся так же, как Колька, по-военному ответить Пазухину, но гордость его переполняла. И вовсе у Кольки не более ответственное поручение, чем у него, — ведь Иван обеспечивает подход основного отряда, в котором чекисты, красноармейцы, сам товарищ Полозов.

Иван видел, что всей операцией руководит главный чекист Пазухин, а секретарь укома большевиков Полозов как будто ни во что не вмешивается. И все же Пазухин ничего не делает, не перемолвившись с Полозовым; значит, все-таки он самый главный.

Тьма стала непроглядной, когда подошли к старому кордону. Когда-то здесь жил полесовщик, а теперь изба пустовала, потому что в лесу около бандитов никому не хотелось жить. Опустели лесные сторожки, сбежал монастырский лесничий, а его обширное подворье в сосновом бору облюбовали себе бандиты.

У кордона не задержались. Пазухин осветил спичкой карманные часы.

— Полночь, — сказал он, — мешкать нельзя, часа через два будет светать.

Коротки ночи в начале июня. Коротки да темны они в чащобе леса. Только меж косматых сосен сверкают в вышине яркие звезды. А над темными кустами на полянках зеленоватые звездочки перелетают с места на место, сходятся в хороводы — светляки ведут свою ночную игру.

Тихо в лесу. Только иногда где-то вдали лешачьим голосом ухнет филин, и опять все затихнет.