Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

На вопрос мгновенно следовал ответ. Номер не отличался сложностью, но всегда пользовался успехом. Женщины с интересом посматривали на высокого юношу с завязанными глазами, который сидел, словно ожидая казни. Так-так, слово подсказало мысль. Почему бы не попробовать тему казни? Пьер может сыграть шпиона… Грета и она сама — в черных масках за столом, освещенным факелом… Пьер — осужденный… Грета завязывает ему глаза… «Не стоит, — говорит он, — я вижу все, что вы собираетесь сделать… Вы берете револьвер». Так, прекрасно. Затем казнь. Тело прячут в чемодан. Ах! Позабыли вытащить у казненного бумажник. Чемодан открывают. Он пуст. Зато тело находят в корзине… прекрасно… Дальше все просто… Нужно нанизывать и нанизывать всякие трюки… Одетта работала на сцене, а сама мысленно уже ставила новый номер, усовершенствуя и улучшая свою выдумку. Ей было не привыкать жить в нескольких реальностях разом. Она чувствовала: скетч понравился. При необходимости можно подогреть любопытство публики, сообщив журналистам, что Аннегре переутомилась, но через две-три недели снова примется за работу…

Спектакль кончился. Одетта поклонилась публике. А когда Владимир собрался еще раз поднять занавес, она остановила его:

— Не утруждайся. Они на нас уже насмотрелись.

Дутр дрожащими руками закурил сигарету.

— Конец? — спросил он.

— Почему? Я тут надумала кое-что… Если только эта малахольная не откажется.

И, пока зрители не спеша расходились, Одетта изложила свой новый номер. Владимир вынес на сцену чемодан, корзину, и Одетта показала, что будет делать каждый из актеров. Грета смотрела из-за кулис.

— Разумеется, придется написать небольшой текст, — говорила Одетта, — но техника номера проще некуда. В полу сделаем два люка: ты спускаешься в один, появляешься из другого. Чемоданы и передвижные ширмы нужно ставить точно на люки. Ну как?

— Мне нравится… А вот ей?

— Грете?

— Согласится ли она, чтобы…

— Закрывать-то будут тебя, а не ее!

— А если ей придется закрывать крышку… даже если крышку будешь закрывать ты, я думаю, она не согласится.

— Смешно! Она же знает, что с тобой ничего не случится.

Дутр понизил голос.

— В фургоне тоже ничего не могло случиться… Подожди! Дай мне сказать. Попробуй сама, понаблюдай за ней незаметно. Увидишь, как у нее дрожат руки и как она смотрит… Она запугана. Если заговорить с ней, она вздрагивает. Нет, она ни за что не притронется к столику, к шляпе, а уж тем более к корзине. Она убеждена, что ее сестру погубил какой-то фокус.

— Фокус?

— Да, уверяю тебя. Хотя мои слова кажутся тебе глупостью. Именно фокус. Или, если хочешь, она попала в ловушку.

— Это она тебе так сказала?

— Нет. Но я же вижу.

— В ловушку? Но должен же быть кто-то, кто ее расставил! Дутр тщательно растер носком туфли окурок.

— Знаешь, — сказал он, — так далеко она не заглядывает.

— А ты? Ты ведь заглядываешь?

— Я-то…

Пьер повернулся на каблуках и подошел к Грете, которая стояла в кулисах возле столба, обмотанного веревкой, похожей на канат парусника.

— Вы идете, дорогая? Мы уходим, — сказал он.

Грета смотрела на него как затравленный зверек. Он нежно взял ее за руку.

— Секундочку, — сказала Одетта, — Мне не слишком нравится ваша манера поведения. Hast du wirklich Angst? Woher hast du Angst? Du glaubst, deine Schwester wurde umgebracht?[15]

— Nein, nein, — со слезами на глазах ответила Грета.

— Что ты ей наговорила? — вскипел Дутр. — Я прошу тебя оставить ее в покое!

— А ты, мой милый мальчик… — начала Одетта и замолчала, переводя пристальный взгляд с одного на другую, потом заключила: — Ну ладно, так и быть. Влади, не убирай ничего. Завтра утром начнем репетировать. Но прежде нужно, чтобы эта парочка бестолочей изволила согласиться!..

И она ушла, нарочито громко стуча каблуками. Владимир развел руками, давая понять, что тут он помочь ничем не может. Дутр протянул Влади пачку сигарет. Потянуло сквозняком, занавес шевельнулся, и в мертвенном свете рампы реквизит, разбросанный по сцене, показался печальной свалкой. Дутр щелкнул зажигалкой и поднес огонь Владимиру.

— Послушай, старик, — заговорил он, — объясни Грете, что ей нечего бояться. Скажи ей, что ее сестра покончила с собой.

— Покончить… невозможно, — запротестовал Владимир.

— Но ты все-таки скажи ей… И потом, что ты понимаешь в самоубийствах? Да и вообще, меня мало интересует твое мнение на этот счет. Переведи: Хильда удавилась… Ну давай же, переводи! О Господи!

Владимир долго вытирал платком руки, лицо у него было очень несчастное. Наконец он пробормотал скороговоркой:

— Hilda hat zich das Leben genommen[16].

Грета вскрикнула.

— Дальше! Дальше! — торопил Дутр. — Она накинула себе на шею веревку и разом дернула за оба конца… Другого и быть не могло.

Владимир говорил очень быстро. Как только он замолчал, Дутр продолжил:

— Она ревновала. Она видела, как я вошел к тебе в фургон и поцеловал тебя… Теперь нужно жить, Грета… Нужно забыть… Никто не желает тебе зла… Тем более я…

Владимир переводил и искоса, смущенно поглядывал на Дутра.

— Простите… Владимир сожалеет…

— Хорошо, хватит, — согласился Дутр. — Можешь идти.