Они вдвоем взяли сверток и опустили его в яму. Грета подошла и бросила сверху горсть земли. Владимир, опершись обеими руками на лопату, прочитал длинную молитву — то ли по-польски, то ли по-русски.
— Никто ее здесь не найдет, — прибавила Одетта.
Грета заплакала.
— Уведи ее, — распорядилась Одетта, — Мы быстро кончим.
Грета с Дутром шли вдвоем по волшебному лесу, вот они вышли из долины и снова увидели луну, но бледную, размытую, потому что уже светало. Усталое, искаженное горем лицо Греты очень напоминало лицо покойницы, и Дутр поторопился вернуться к фургонам. Он чувствовал, что вместе с рассветом к нему вернется страх. По дороге прогрохотал грузовик. Дутр проводил Грету до фургона.
— Я здесь, — сказал он. — Вам нечего бояться.
Он поцеловал ее в висок, закрыл дверь и стал дожидаться возвращения Одетты. А чего, собственно, бояться Грете? Он задал себе этот вопрос и нашел его крайне нелепым. Через две-три недели он женится на Грете — ну, может, не недели, а через два-три месяца, когда она забудет смерть сестры. А он? Он ее забудет? Дутр был уверен, что да. Он так торопился стать счастливым.
Владимир убирал лопаты. Одетта наливала себе ликер.
— Чуточку крепкого, малыш? Тебе полегчает… Она легла? — Да.
Владимир взял стакан с вином и сказал что-то по-немецки. Одетта нахмурилась.
— Что он сказал? — спросил Дутр.
Одетта пожала плечами.
— Он настаивает, что история с веревкой — темная история.
— То есть…
— Дело в том… — начала Одетта. — Но стоит ли все продумывать и анализировать?.. Она умерла, значит, среди живых ее нет.
Владимир что-то буркнул себе под нос, ставя стакан.
— Не расслышал! — воскликнул Дутр. — Скажи громче! Объяснись!
— Говорит, что веревка сама собой не могла захлестнуть ей шею, — перевела Одетта.
Она и Дутр безмолвно посмотрели друг на друга.
— Еще чего он втемяшил себе в голову? — недовольно пробурчал Дутр.
— Пора спать, — оборвала его Одетта. — Спокойной ночи.
Они разошлись. Владимир исчез в своем пикапе. Одетта заперла дверь фургона. Дутр предпочел постель из тонких гибких сосновых иголок, он с удовольствием лег на спину. Неслышно, как воришка, к ним подкрадывался день.
VIII
Задолго до конца представления Одетта поняла: провал. Спектакля не получилось. Пьер был чересчур старателен, Грета — чересчур рассеянна. Зритель скучал. Он был избалован и хлопал кончиками пальцев. Публика не давала себе труда скрыть разочарование. Карты, шарики, волшебные кубики — все это мы давным-давно знаем. Любой фокусник на любой рыночной площади показывает что-то вроде этого. Но почему же блондинка, та самая Аннегре, о которой писали газеты, не раздваивается? Зритель пришел посмотреть, как она это делает…
Дутр за кулисами успел перемолвиться несколькими словами с Одеттой.
— Ну что?
— Полный провал, — сказала Одетта. — Еще неделя, и придется сматывать удочки и что-то придумывать… Ты как будто на экзамене, а она — да ты сам посмотри! — спит на ходу.
— Не спит, — сквозь зубы процедил Дутр. — Она боится.
— Что-что?
— Боится.
— Чего?
— Вот ты ее и спроси!
Боится! Одетта убедилась в этом, когда дело дошло до индийской веревки. Грета посмотрела на веревку, попробовала, как она натянута, и осталась стоять.
— А ну лезь! Быстро! — скомандовала Одетта.
Несмотря на грим, было видно, как побледнела Грета. Она никак не могла решиться. Наконец быстро полезла вверх, не задерживаясь, как бывало обычно, не кивая головой публике, не приветствуя ее. Она мигом долезла до верха и исчезла под черным покрывалом, которое быстро-быстро набросил на нее с колосников Владимир. Одетта заметила, что публика посмеивается. Зритель попроще откровенно хохотал бы и отпускал шуточки. Номер необходимо заменить. Но чем? Одетта не переставала думать об этом. Между тем они с Пьером показали номер с передачей мыслей. У Пьера, к счастью, были незаурядные способности, и как только Грета перестала быть его партнершей, к нему сразу же вернулась высокомерная небрежность, которая как нельзя лучше подходила к этому номеру: «До чего я дотронулась? — До сумочки. — А что вы видите в сумочке? — Серебряную пудреницу».