Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

— Хорошо. Но кто? Ты сам помнишь, как это было. Все мы друг друга видели, одна Грета мыла посуду в фургоне. Все произошло не у нее на глазах… и поэтому она мне не верит. Как я ни стараюсь ей объяснить, все напрасно… Но я чувствую: если бы мне удалось ее переубедить, она бы ко мне вернулась. Ты уверен, что задушить себя невозможно?

— Уверен.

— Даже если потянуть очень сильно?

— Нельзя… Владимир видел такое… в тюрьме.

И Влади уткнулся в свою работу. Он не выносил никаких откровенностей и признаний.

— У тебя золотые руки, ты умеешь все делать, — продолжал Дутр, — как ты думаешь, может ли быть… впрочем, то, что я сейчас скажу, идиотизм, но все-таки… скажи, может ли веревка стать опасной? Ты понимаешь, что я хочу сказать? Как бы сказать поточнее? Что-то подобное делают браконьеры.

Владимир повернул к Дутру узкое лицо с оттопыренными ушами.

— Владимир ловил кроликов… делал силки… Нужен узел… скользящая петля.

— Да конечно, и что тогда?

Дутр наклонился к Владимиру.

— Влади, — прошептал он, — ты же всех нас знаешь. Ты подозреваешь кого-нибудь?

Владимир вздрогнул, и лицо у него стало несчастным.

— Нет, — сказал он, — нет… Такое невозможно.

— А Грета нас подозревает.

— Грета больна. Владимир тоже. Голова болит. Слишком много думал.

— А у тебя нет ну хоть какой-нибудь догадки?

— Нет.

— Везет тебе! — заметил Дутр. — Мой отец… слушай, то, что пришло мне на ум, тоже глупо… А мой отец, он мог сделать веревку опасной? Он умел освобождать от веревки. Мог бы он придумать способ завязывать веревку незаметно? Ну, ты же понимаешь, что я имею в виду?

— Профессор мог сделать все.

— А для нас все по-прежнему остается загадкой, — сказал Дутр. — Я даже стал думать, что, возможно, произошел несчастный случай. Но каким образом? Когда идешь ощупью в потемках, столики, чемоданы еще могут сыграть какую-то шутку, но веревка! Она такая же, как сотни других веревок! Я ее рассмотрел, и очень внимательно, не сомневайся!

Дутр поднялся и стряхнул пыль.

— Думал я и о другом, — снова заговорил Дутр. — Может, думаю, кто-то спрятался в фургоне… бродяга какой-нибудь… всякое бывает среди лета на дорогах… Но фургон был пустой… в этом я совершенно уверен.

— А мадам? — спросил Владимир. — Мадам умная… Такая же умная, как профессор… Может, она… понимает.

— Мадам, конечно, умная. Но попробуй заставь ее заговорить, если она решила молчать… Влади, может, все-таки поговоришь с Гретой?.. Перескажешь ей то, о чем мы с тобой говорили, скажешь, что я пытаюсь понять, хочу найти… хочу, чтобы она не боялась. Попробуй, Влади! Ты для меня — последний шанс.

Дутр прождал несколько дней. Грета по-прежнему была отчужденной и безучастной. Зато Одетта становилась все невыносимей. Контракт подходил к концу, а у нее ничего не было на примете. Август — плохой месяц, и работы несколько недель могло не быть. Дутр предлагал разные варианты, но препятствие было одно и то же: Грета не работала, она лишь присутствовала на сцене. А Одетта так внезапно постарела, что тоже не могла выйти на публику. Труппы не было, не было и самостоятельного спектакля… Так что…

— Нам нужны новые близнецы, пусть даже мужчины, — заявил Дутр Одетте.

— Я уже думала, — вздохнула она. — Их не так уж мало по циркам и мюзик-холлам. Но у всех номера, которые пользуются успехом, их знают… А потом, как ты поступишь с Гретой?

Дутр не решился сказать, что больше чем когда бы то ни было хотел бы на ней жениться. Вместо этого он нагнулся и стал перелистывать на полу папку с рисунками, ища идею среди набросков, зарисовок, эскизов. Грета шила в одном конце фургона. В противоположном Одетта, сдвинув на лоб очки, перебирала счета и письма.

— «Волшебный колодец», — предложил Дутр.

— Слишком дорого, — нетерпеливо возразила Одетта. — Мы не можем позволить себе такую трату.

— «Сундук, наполненный цветами»?

— С этим номером выступает Боб Диксон.

— «Сфинкс»?

— Один американец показывает его в «Медрано».

— А что, если пригласить Людвига?

— Он в турне на севере.

— Но не в благотворительное же общество нам обращаться?

Дутр вспомнил старика-пьяницу, который выступал у них в коллеже, его чемоданы с этикетками, дрожащие руки, и внутренне напрягся, как бычок, которого волокут на бойню. Из Марселя пришла телеграмма. Предложение смехотворное: пять дней в кинотеатре вместо заболевшего эквилибриста. Но они тут же пустились в путь.

— А что, если нам, — начала Одетта, — продать «бьюик» и фургоны?

— Тогда нам придется жить в гостинице, — отозвался Дутр, — и мы совсем разоримся.

Дутр был во власти нового наваждения. Теперь, когда шрама у Греты больше не было, ему стало казаться, что он должен удвоить бдительность, словно охранять ему приходилось не одну, а двух девушек. Одетта все чаще и чаще ядовито язвила, напоминая, что счет в банке вмиг растает, если они не найдут долговременного ангажемента, что Пьер куда лучше управится в одиночку, что работают всегда одни и те же. Грета многое понимала и плакала. Дутр сжимал кулаки.

— Ты что, хочешь, чтобы она уехала? Так и скажи!

Он кружил вокруг Одетты, и горло ему перехватывала ярость.