Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

— На твоем месте я бы подождал. Как ты думаешь, Марта?.. Опять же, завтра тебе ведь никуда не надо ехать? Ты же должен понимать, что речь идет о твоем собственном счастье! Если вдруг, возвратившись, она найдет дом пустым?.. Поставь себя на ее место… Я тебе советую: возьми недельку отпуска и поспрашивай в округе, но незаметно. Если действительно она убежала, она должна быть где-то в Париже. В детстве, когда она убегала, ее всегда тянуло в Париж. Париж притягивал ее, и она ничего не могла с собой поделать.

Равинель уже ничего не понимал. Он даже не знал, жива его жена или мертва. Они чокнулись.

— За твое здоровье, Жермен!

— За здоровье Мирей!

— И за ее скорое возвращение! — добавила Марта.

Равинель залпом проглотил рюмку ореховой наливки и протер глаза рукой.

Нет, он не спит. Наливка приятно пощипывает горло. Часы звонят одиннадцать. Но он по-прежнему по эту сторону границы. Он знает, что он увидел, чего коснулся руками… Например, подставки. Ведь тащить многокилограммовые подставки — это не такое уж легкое дело!

— Передавайте ей привет от нас!

Что?.. Ах да, Марта его уже выпроваживает. Он поднялся совершенно машинально.

— Поцелуй ее за меня, — крикнул вдогонку Жермен.

— Да, непременно.

Ему хотелось крикнуть им: «Она же умерла, умерла… Мне-то это хорошо известно, поскольку я сам убил ее». Однако он сдержался, потому что Марта была бы слишком счастлива услышать это.

— До свидания, Марта. Нет, не стоит меня провожать. Я знаю дорогу.

Тем не менее она, перегнувшись над перилами, наблюдала, как он спускается по лестнице.

— Если будет что-нибудь новенькое, не забудьте известить нас, Фернан!

Равинель входит в первое же попавшееся на пути бистро и выпивает два коньяка. Время идет. Да и Бог с ним! Он возьмет такси и будет на вокзале вовремя. Главное, основное — это разобраться во всем немедленно, здесь же. Итак, я, Равинель, нахожусь перед стойкой бара. Я не брежу, рассуждаю совершенно спокойно. Я ничего не боюсь. Да, вчера мне было страшно. На меня что-то нашло, вроде бреда. Но это все прошло! Теперь следует проанализировать факты совершенно хладнокровно. Мирей мертва. В этом я уверен, как уверен в том, что я — Равинель. И потом, в моих воспоминаниях нет ни одного пробела: я касался ее трупа, и я в этом уверен, как уверен в том, что сейчас сижу и пью коньяк. Это — реальность… Но Мирей жива, и в этом я тоже уверен, потому что она своей рукой написала мне письмо, которое принес мне почтальон, и потому что ее видел Жермен. У меня нет оснований сомневаться в этом. Но тем не менее! Она не может быть одновременно и живой и мертвой… Значит, она либо жива, либо мертва! По логике вещей, она должна быть призраком. Я ничуть не стараюсь себя успокоить. Но простое рассуждение наводит на эту мысль. Мирей является своему брату. Кто знает, может быть, вскоре явится и мне. Я приму это, потому что знаю, что такое возможно. Но Люсьена это не воспримет. По той простой причине, что у нее университетское образование. У нее свой образ мышления. Ну так что? Что же мы друг другу скажем?

Он заказал еще рюмку коньяка, потому что ощущал внутри какой-то холод. Ах, если бы не Люсьена…

Равинель расплатился и пошел к стоянке такси. Не хватало только разминуться с Люсьеной.

— На Монпарнас. И побыстрее!

Он откидывается на сиденье и слегка задремывает. Он уже думает, а не были ли все его предыдущие мысли просто плодом больного воображения? И начинает потихоньку убеждать себя, что он в безвыходном положении. Во всяком случае, он — хорошая добыча для полиции. Он устал. Еще вчера он вновь хотел бы увидеть Мирей, чувствовал, что это возможно. Теперь же он боится ее, считает, что она будет его мучить. Ведь она ничего не забыла! Мертвые ничего не забывают… Опять эти проклятые мысли!..

К счастью, машина уже останавливается. Равинель не ждет сдачи. Он устремляется вперед, расталкивая людей, и оказывается на перроне. Электричка замедляет ход и останавливается. Толпа пассажиров высыпает на перрон. Равинель подходит к дежурному по станции.

— Это поезд из Нанта?

— Да.

Его одолевает какое-то странное нетерпение. Он поднимается на цыпочки, вытягивает шею и наконец замечает Люсьену, одетую в строгий костюм, с беретом на голове и относительно спокойную.

— Люсьена!

Исключительно из предосторожности они лишь пожимают друг другу руки.

— Бедный Фернан! Да на тебя просто страшно смотреть. — Это потому, что мне страшно, — грустно улыбается он.

VIII

Они прижались к балюстраде метро, избегая толчеи.

— Я не успел снять для тебя номер в гостинице, — извинился Равинель. — Но думаю, что с этим проблем не будет.

— О каком номере ты говоришь! Мне в шесть часов необходимо уехать. Сегодня у меня ночное дежурство.

— Даже так! Но ты же…

— Что я?.. Не брошу ли я тебя одного? Ты это хочешь сказать? Ты считаешь, что тебе грозит опасность, не так ли?.. Послушай, здесь есть поблизости какое-нибудь тихое кафе, где мы могли бы спокойно поговорить? Я ведь для этого и приехала. Чтобы посмотреть, не заболел ли ты…