Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Она сняла перчатку, пощупала его пульс, потом, ничуть не стесняясь прохожих, потрогала его лицо, ущипнула его за щеку.

— Да ты похудел за эти дни! Кожа желтая, какая-то вялая, глаза мутные.

В этом сила Люсьены. Ее никогда не интересует мнение других, не заботит, что о ней могут подумать. Среди воплей продавцов газет она способна спокойно пощупать его пульс, осмотреть его язык или проверить состояние его желез. Равинель сразу же ощутил себя в безопасности. Для него Люсьена, если можно так сказать, полная противоположность всему непонятному, смутному. Люсьена решительна, несколько резка, иногда почти агрессивна. У нее четкий голос, она никогда и ни в чем не сомневается. Иногда ему хочется стать таким, как Люсьена… А иногда он ненавидит ее именно за это… Она напоминает ему какой-то хирургический инструмент — холодный, гладкий, полированный и бездушный. Тем не менее сегодня ей будет сложно объяснить то, что с ним произошло.

— Пойдем по улице Рен. Там наверняка есть какое-нибудь бистро.

Они перешли площадь, причем она держала его под руку, как бы направляя или поддерживая, чтобы он не упал.

— Я ничего не поняла из твоих телефонных звонков. Прежде всего, было очень плохо слышно, а ты говорил так быстро. Давай все по порядку. Итак, когда вчера утром ты вернулся домой, труп Мирей исчез. Правильно?

— Совершенно верно.

Он внимательно наблюдал за ее реакцией, спрашивая себя, как она решит эту проблему. Ведь она всегда твердила: «Не следует волноваться… Немного здравого смысла…» Они сосредоточенно шагали, не обращая никакого внимания на перспективу улицы, которая спускалась, как в долину, к перекрестку Сен-Жермен. Равинель постепенно приходил в себя. Пусть теперь она возьмет на себя часть этого тяжкого бремени!

— Вариантов совсем немного, — сказала вдруг она. — Труп не могло унести течением?

Он улыбнулся:

— Это невозможно. Прежде всего, потому, что течения там почти нет, ты это сама видела. И потом, даже если допустить, что это так, труп неминуемо застрял бы после водослива, перегородив его. Я увидел бы это сразу. Ведь прежде чем позвонить тебе, я обыскал все вокруг.

— Я думаю…

Она начала хмурить брови, а он, несмотря на все свое волнение, испытывал радость, видя, что она, подобно школьнику, растерялась, застигнутая врасплох вопросом, которого она не ожидала.

— А может, тело украли, чтобы шантажировать тебя? — сказала она без обычной уверенности в голосе.

— Это невозможно.

Он произнес это с некоторой долей иронии, чтобы унизить Люсьену.

— Абсолютно невозможно! Я об этом уже думал, уверяю тебя. Я даже расспросил дочку почтальона — ту девочку, которая каждое утро выводит свою козу на луг напротив сарая.

— Ты расспрашивал ее?.. А она ничего не заподозрила?

— Я был осторожен. И потом, девчонка совсем глупенькая… Короче, эта гипотеза не годится. Кому могло понадобиться украсть труп? Даже чтобы шантажировать меня, как ты предполагаешь, или чтобы просто навредить мне. Я ведь никого не интересую… Подумай сама, украсть труп… А вот и кафе, которое нам подойдет.

Два чахлых цветка в горшках, крошечный бар, три столика, сдвинутые вокруг печки. Хозяин заведения, сидя за кассой, читал спортивную газету.

— Нет. Обедов мы не подаем… Но если желаете, можно сделать бутерброды… Очень хорошо! И два пива!

Хозяин ушел на кухню, которая, наверно, была совсем махонькой. Равинель отодвинул стол, чтобы Люсьена могла сесть. Прямо перед кафе время от времени со скрипом останавливались автобусы и, выпустив из дверей двух-трех пассажиров, продолжали свой путь, отбрасывая тень на окно кафе. Люсьена сняла шляпку и облокотилась на столик.

— Теперь рассказывай, что это еще за история с письмом?

Она уже протянула руку, но он покачал головой.

— Оно осталось там, дома. Я туда не возвращался. Но я знаю его содержание наизусть. Слушай: «Мне нужно уехать дня на два, на три. Не волнуйся, ничего страшного… Хм!.. Продукты в шкафу… Не открывай новую банку варенья…»

— Что-что?

— Да, именно так: «Не открывай новую банку варенья, пока не доешь початую, и перекрывай газ, когда не пользуешься плитой, а то ты вечно об этом забываешь. До скорого свидания. Целую тебя…»

Люсьена бросила на любовника пристальный взгляд. Помолчав немного, она спросила:

— И ты, конечно, узнал ее почерк?

— Еще бы!

— Почерк легко подделать.

— Это мне известно. Но дело не только в почерке, а в самом тоне письма. Я абсолютно уверен, что письмо написано Мирей.

— А почтовый штемпель? Он настоящий?

Равинель пожал плечами.

— Ну, теперь тебе осталось лишь спросить, настоящий ли был почтальон.

— В таком случае я вижу только одно объяснение. Мирей написала это письмо до своего отъезда в Нант.

— Но ты забыла о дате на почтовом штемпеле! Письмо было отправлено пневматической почтой из Парижа в тот же день. Кто, по-твоему, отнес его на почту?