Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

Он наливает себе немного вина и выпивает его маленькими скупыми глотками. Да, что-то она задерживается! Он опять поднимается наверх, чувствуя в себе огромную тяжесть. А если она вообще не придет? Должен ли он ждать ее до утра, потом до следующего вечера и так далее?.. У него больше нет сил сопротивляться. Если она не идет к нему, то он сам пойдет к ней. Он вынимает из кармана револьвер, хранящий теплоту его тела. Разглядывает его как некую блестящую и безобидную игрушку. Большим пальцем откидывает предохранитель. Ему непонятен сам механизм его действия, сам выстрел. Он вовсе не представляет себе, как он направит дуло себе в грудь или в висок. Нет! По всей видимости, все должно происходить вовсе не так.

Равинель сует револьвер назад в карман и снова садится за письменный стол. Может быть, стоит написать Люсьене? Но она же ему не поверит, решит, что он опять врет. А что она вообще о нем думает? Ну ладно! Не стоит обольщаться! Она считает его дурачком. Такое сразу чувствуется. Нет, она не презирает его, хотя… Да нет, это не презрение. Она просто держит его за… Она употребила как-то это обидное слово… Вот, размазня! Что ж, в общем так оно и есть. Слишком часто за него кто-то думал, чего-то хотел. Слишком часто им просто пользовались, даже не спросив его согласия. Это касается даже Мирей. Размазня! Тем не менее Люсьену что-то в нем привлекает… Но что? Он же видит, что она его постоянно изучает, старается определить его характер, а иногда у нее бывают даже приливы неподдельной нежности. Тогда ее глаза словно говорят ему: «Будь мужественным!» А то она рисует их совместное будущее, но очень расплывчато, не вдаваясь в детали. И все же это уже нечто большее, чем простое обещание. Правда, она столь же нежна и с Мирей. Но кто знает, может, так принято у врачей, когда они общаются с человеком, дни которого сочтены? Нет, прощай, Люсьена!

Равинель рассеянно перебирает разбросанные на столе бумаги. Вот какие-то фотографии. Он держит в руках снимки Мирей, сделанные «Кодаком», который он ей подарил. Черт возьми, это ведь было за несколько дней до того, как она заболела тифом. А вот снимки Люсьены примерно того же времени. Он раскладывает в ряд отливающие глянцем фотографии со слегка потертыми краями, сравнивает их. До чего же изящна Мирей! Худенькая, как мальчик, с большими доверчивыми глазами, которые смотрят прямо в объектив, но кажется, что взгляд ее направлен куда-то вдаль, поверх его плеча, как будто он загораживает ей картину неведомого счастья. Как будто он неловко встал между Мирей и чем-то таинственным, чего Мирей ждет уже так долго. Что касается Люсьены, то она абсолютно такая же, как в жизни: строгая, безликая, с почти квадратными плечами, с тяжелым подбородком, но все же красивая. Но ее красота холодна и опасна. А он? Да нет, здесь нет ни одной его фотографии. Мирей никогда не приходило на ум взять аппарат и сфотографировать его. У Люсьены тоже такой идеи не возникало. Он перебирает толстую пачку фотографий и конвертов и наконец находит маленький пожелтевший от времени снимок. Это он снимался для водительских прав. Сколько лет было ему тогда? Двадцать один, двадцать два? Он еще не облысел. Лицо худое, настороженное и разочарованное одновременно. Изображение нечеткое. Вот и все, что после него останется: этот полустертый снимок. Перед разложенными в ряд фотографиями он погружается в задумчивость. Ему кажется, что в них заключена целая история, которую никто никогда не узнает. Наверное, уже поздно. Должно быть, часов десять или половина одиннадцатого? С улицы через тонкие стены просачивается сырость. Ему становится холодно в кресле. У него нет больше сил, чтобы направлять ход своих мыслей. Он находится в каком-то желе из тишины и яркого света. Может, тут и уснуть? А кто знает, может, Мирей только этого и ждет? Он таращит слипающиеся глаза, со стоном поднимается из кресла. Комната кажется ему чужой, нереальной. Он, наверное, все-таки уснул на несколько секунд. Нет, только не спать. Ни за что на свете. Он с трудом спускается по лестнице, возвращается на кухню. Будильник показывает без десяти минут десять. Страшная усталость обрушивается на Равинеля, пригибает его к земле. Уже много ночей он не смыкал глаз. Его руки непрерывно дрожат, как у алкоголика, ему хочется пить. Он чувствует, что внутри у него все пересохло. Но он не хочет искать пакет с кофе, кофемолку. Это слишком долго. Он лишь накидывает на плечи пальто и поднимает воротник. На кого он сейчас похож? Обросший, в домашних тапочках… Совсем недавно, когда он увидел зажженный газ и накрытый стол, все показалось ему фантастическим и ужасным. Теперь же у него такое впечатление, будто он во сне бродит по какому-то чужому дому. Роли переменились. Теперь он призрак, а Мирей жива и прекрасно себя чувствует. Стоит ей войти, и ему придется исчезнуть в небытии.