Та, которой не стало. Волчицы. Куклы

А нет ли в этом замечании какого-то скрытого смысла? Пассажирка открыла глаза и увидела сидящего напротив мужчину — он пристально смотрел на нее. Она поглубже засунула руки в карманы пальто, но не смогла сдержать их дрожь. Он должен видеть, что ей нездоровится, очень нездоровится. Да она просто больна… Она все время отдавала себе отчет в том, что не выдержит до конца, заболеет. Да еще этот мужчина напротив… когда он сел? В Лионе или в Дижоне?.. А может, он едет с ней от самого Парижа?.. Она ничего не помнит… Ей с большим трудом удается следить за своими мыслями… Но одно ей совершенно ясно: достаточно одной секунды, чтобы понять — если женщина кашляет, если ее всю трясет, значит, она простудилась. А если она простудилась, значит, она промокла… Из этого всякий любопытный поймет и все остальное, включая ночь, которую она провела завернутой в брезент… Болеть сейчас совсем не нужно. Это просто глупо и несправедливо. И потом, ведь речь идет не просто о недолеченном насморке. Это может быть опасно. Она кашлянула. Спину буквально разламывало. Она вдруг вспомнила о бывшей подруге, у которой после обычной простуды развился туберкулез. Все тогда говорили: «Бедняжка! Какой удар для ее мужа! Мало веселого — иметь жену, прикованную к постели…»

Поезд прогромыхал на стрелках, и мужчина поднялся. Подмигнул ей… Он что, в самом деле ей подмигнул?.. Может, ему просто пылинка в глаз попала?..

— Антиб, — тихо сказал он.

Вагон мягко катится вдоль платформы, покрытой каким-то красноватым налетом. Может быть, остаться в поезде, подождать немного?.. «Мало веселого — иметь жену, прикованную к постели…» Эта фраза постоянно вертелась у нее в голове. Кто это нашептывает ее таким тихим, доверительным голосом? Пассажирка схватила чемодан, едва не упала и вынуждена была ухватиться за сетку. Лучше выйти, сделать последнее усилие, перебороть это головокружение. Ах, сейчас бы поспать. Да, спать!

Льет холодный дождь. Впереди — бесконечный тротуар из красного цемента. Сколько же ей идти, чтобы добраться наконец до той неподвижной фигуры, что стоит вдалеке и даже не подаст ей знака рукой?.. Мужчина исчез. Во всем мире остались только две женщины, тротуар цвета запекшейся крови да низвергающийся сверху дождь. Еще несколько метров… Буквально несколько шагов…

— Мирей!.. Да ты больна!.. Ты плачешь?..

Люсьена — сильная женщина. На нее можно опереться, ей можно довериться. Она знает, куда нужно идти и что нужно делать. Да, Мирей плачет… от усталости, от тревоги… Она даже не слышит, что говорит ей Люсьена, потому что свист ветра заглушает все.

— Послушай, — говорит Мирей, — он все еще идет за нами?

Она несколько утратила чувство реальности, но ощущает, как чья-то нервная рука щупает ее пульс, придерживая ее, не давая упасть.

— Помогите мне… Дверь…

Это голос Люсьены. Потом все куда-то проваливается. Тем не менее Мирей осознает, что они едут на такси, потом поднимаются на лифте. Но этот ужасный ветер заглушает все слова Люсьены. Люсьена ведь не понимает, что все потеряно. Нужно ей объяснить, нужно…

— Не дергайся, Мирей!

Да Мирей и не дергается. Она знает только, что ей нужно сказать, объяснить Люсьене. Ведь это так важно!.. Этот мужчина…

— Ложись, дорогая. Никто за тобой не следил. Я тебя уверяю… Никому До тебя нет дела.

Ветер слегка унимается. Да и потом, откуда взяться ветру в этой тихой комнате, освещенной светом ночника? Люсьена готовит шприц. Нет! Не надо шприца! Не надо уколов! Мирей и так уже напичкана лекарствами!