Та сторона времени

Язык охотно задергался, извиваясь от непреодолимого желания дать правильный ответ, и прочирикал:

— Бо… Бой… Бонн! Бонни Ле Фей! И ее парень. А потом Сол Богг, но он умер. Еще я разговаривал с Линдоном Пиннигером, немного с Дугласом Саркисяном. Несколько человек знают, что я веду какое-то расследование, но понятия не имеют, о чем речь. Это…

— Погоди! — рявкнул рыбо-дракон. — Как ты подстраховался? С кем договорился? Кто вас страхует?

— Никто, никто, никто! — затрепетал язык. — Это был блеф. Мы здесь одни, и никто об этом не знает!

— Врешь! — Рыбо-дракон плюнул мне в глаза вонючим ядом, затем отскочил, размазавшись в полосатое пятно. — Выкладывай! — услышали глаза.

Какой-то адский сигнал включил неожиданно замершую на несколько мгновений аппаратуру тела. Оно завертелось, забурлило, каждое движение сопровождалось ударом, трением, скрежетом, уколом, раздиранием, жжением. Я мог бы наделить этой болью весь мир. Вопили бы дома, извивались бы от боли реки, плакали бы дороги и скулили деревья. Все разновидности мучений образовали куб, в центре которого находился я. Стены начали смыкаться, сдавливая меня со всех сторон. Неожиданно ощутив огромный прилив сил, я создал из всех клеток гигантское горло и издал рев, способный перевернуть горы. В отчетливо видимую струю звука влезла морда рыбо-дракона. Я замер.

— Кто вас страхует? — ударил он в меня пронзительным воплем.

— Никто, — произнесло мое горло. — Можешь поверить, никто!

Рыбо-дракон исчез где-то в пространстве, что-то замелькало передо мной. Я провалился в гору из сладкого льда, чудесной убаюкивающей пены, в составе которой я отчетливо мог различить синильную кислоту, фисташки, резину для шин и еще несколько сотен ингредиентов. Я прекрасно ощущал собственное тело, мог коснуться любого, погрузиться в него, находя фрагменты самого себя. Я существовал. Я увидел собственные, охваченные ремнями бедра и опухшие фиолетовые руки. Я попытался поднять голову, но она лишь закачалась на тонких ремешках, словно голова марионетки в руках дилетанта.

— Отнеси его! — услышал я сбоку, а может быть, сзади или сверху.

В поле зрения появились две руки. Они ловко отстегнули ремни сначала на ногах, потом все выше, так что я не мог упасть с кресла. Руки обхватили меня и подняли. Детина прижал меня к своему боку и одной рукой взял под мышку. Он волок меня по коридору, а у меня хватало сил лишь на то, чтобы поглощать кислород из атмосферы. Втащив меня в камеру, он бросил меня на койку. Воспользовавшись инерцией, я перевернулся на спину. Голова ударилась о стену, но я этого даже не почувствовал.

— Здорово ты болтал, — усмехнулся мой опекун. — Не знал, что можно за столь короткое время выдать такую кучу народу. Эта Пима, этот твой приятель из зоопарка, и журналист, и двое полицейских. Гора трупов. — Он покачал головой. — Надо будет как-нибудь попросить Холм Любви, чтобы он проделал то же со мной. Интересно, каждого ли это превращает в тряпку, или только такое дерьмо, как ты.

— Знаешь теорию двух метров? — выдавил я, с каждой секундой чувствуя себя все лучше. Горбун действительно был мастером своего дела. — Знаешь? — повторил я.

— Ну… не знаю.

— Эта теория гласит, что в настоящем мужчине всегда два метра, то есть рост плюс длина члена. А у тебя какой рост?

Он прищурился и посмотрел на меня, не зная, что я жду лишь его нападения. Может, он это почувствовал, а может, не был такой уж скотиной, во всяком случае, он меня не тронул.

— Не будь таким спереди, — процедил он, — а то сзади не хватит.