Таблетка от старости

– Ой, Федька! А ты же адреса моего не знаешь!

– Знаю. – Федька продиктовал Шуре её собственный адрес. – Правильно?

– Правильно. Федька! Ты шпион. – Шура не удержалась и захихикала, как малолетка.

– Зовите меня просто Бонд. Джеймс Бонд. – Федька нажал отбой, а Шура кинулась в ванную. Потом к шкафу. Потом опять в ванную. Наконец, она замерла посередине и поглядела на себя в зеркало. Во-первых, у нее еще два часа, а во-вторых, это не свидание. Какое может быть свидание с Федькой Моргуновым? Совсем сбрендила. Или не сбрендила? Ведь не просто так изо всех сил ему намекала, что она девушка, а никакой не друг детства.

За час до обозначенного времени Шура сидела у окна, что называется, как дурак с намытой шеей, и высматривала внизу машину, обозначенную черными шашечками. Потом решила надеть другие туфли. Ведь по музею передвигаться лучше в удобных туфлях, нежели на шпильках. За туфлями последовало перекладывание вещей из сумки в сумку. Сумка к удобным туфлям полагалась другого цвета. Затем Шура повертелась перед зеркалом и решила надеть джинсы. Джинсы она перемерила все, какие у нее были, и, наконец, остановилась на черных. Самых узких. Дальше последовало переодевание свитеров, кофт, курточек и маечек. Естественно, все это сопровождалось переодеванием трусов и лифчиков. Кто ж светлую майку с черным лифчиком надевает? И наоборот. Остановилась Шура на кофточке в цвет туфель и сумки, а курточку сверху надела черненькую джинсовую. Кофточку в результате она все-таки поменяла на другую. Тоже черненькую, а сверху украсила себя хитом сезона. Замечательным шарфиком, привезенным Эльвирой Викентьевной из Индии. Шарфик был в тон и туфлям, и сумке, и даже имел черные вкрапления. К джинсам и куртке. Ну, вы понимаете. Все это Шуре шло чрезвычайно. И тут она вспомнила, что не намазала лицо автозагаром. К сентябрю ведь летний загар уже постепенно сходит на нет, а пугать Федьку аристократической бледностью Шура ни за что не хотела. Это в кино только мрачные бледные вампиры производят на окружающих впечатление, а в жизни людям обычно нравятся особы жизнерадостные и загорелые. Шура помчалась в ванную и нанесла автозагар. Глянула на часы. Мама дорогая! Машина, обозначенная черными шашечками, должна была уже ровно пять минут дежурить у ее подъезда. Шура метнулась в прихожую, облила себя духами, подхватила сумку, проверила открыт ли доступ коту к коробке с наполнителем, выскочила на лестницу и помчалась вниз через две ступеньки.

Машина с шашечками и Федькой Моргуновым, действительно, стояла у подъезда. Шура плюхнулась на сиденье рядом с Федькой и сказала:

– Привет!

Необходимо отметить, что после пробежки по лестнице, Шура слегка запыхалась.

– Привет, – ответил Федька, разглядывая Шуру, потом добавил: – Шурик, для практически лысой девушки ты очень долго собираешься к выходу.

– Прошу прощенья, – сказала Шура. – Я опоздала всего на пять минут.

– На десять. Правда, мы еще, как воспитанные люди, приехали чуть раньше.

– Сами виноваты.

– Можно я форточку открою? – жалостно попросил водитель. – Уж больно, девушка, у вас духи ядреные.

– Хорошие у меня духи, – буркнула Шура. – Французские. Сейчас выветрятся. Это я просто прямо перед выходом сбрызнулась.

– Шурик! А я думал, что ты в них искупалась. Но духи хорошие. Дай-ка нюхну еще. – Федька уткнулся носом в Шурину шею и засопел носом. Шуре стало щекотно от его усов, и она захихикала.

– Открывайте, – разрешила она водителю. – Раз вы не токсикоман!

– Я таксиман. – водитель завел машину.

Всю дорогу до музея Шура балдела от того, что рядом с ней сидит Федька. Вернее не просто Федька, а мощный красивый мужик, которого она, оказывается, знает с детства. Волосы Федька на этот раз в косы не заплел, а забрал в хвост. Только это был не конский хвост, как у Шуры в детстве, а сложное сооружение. Вроде бы, на первый взгляд, и небрежное, но в целом, наверняка, хорошо продуманное. Отдельные, вьющиеся пряди как бы выбившиеся из этого хвоста периодически падали Федьке на лицо и он заправлял их за уши. Может быть, если бы это был не Федька, то Шура бы уже обхохоталась и как Эльвира Викентьевна излилась бы ядом по поводу этой прически. Но Шура все время помнила маленького решительного Федьку своего детства и ей нравились все произошедшие с ним перемены. И прическа нравилась, и усы, и плечи, и большие руки, и длиннющие ноги с круглыми коленями, которые плохо умещались на заднем сиденье такси. Ему бы сесть впереди с водителем, да отодвинуть кресло. Но нет, он гнездился сзади рядом с Шурой и, наверное, от того, что там было так мало места, все время касался ее своим коленом. Короче, выходить из машины у музея Шуре совсем не хотелось.

Однако, и в музее Шуре тоже очень понравилось. Ведь они ходили от экспозиции к экспозиции, держась за руки, а иногда Федька нежно обнимал Шуру за талию. Так что Шура практически и не запомнила ни народов Севера, ни индейцев. Она могла бы бродить по этому музею бесконечно, но Федька проголодался и объявил об окончании осмотра.