Таблетки от жадности

– А вот это так и осталось невыясненным, – сказал он. – Понимаете, мы же, владельцы, хоть и конкуренты, но друг друга хорошо знаем. Те люди, чьи кафе позакрывали, приходили потом ко мне, рассказывали. В один голос утверждали, что то, чем люди потравились, было закуплено на фирме «Смарагд». Но только самой этой фирме ничего так и не было, ни штрафов, ни санкций, ни проверок. Как работала она, так и работает. Владельцев других кафе вместо нее наказали, понимаете?

– Еще бы не понять! – воскликнул со своей кривой улыбкой Гурьев. – У нашего друга Димы Клещева была неплохая «крыша», она его в той ситуации и выручила.

– Ну да, – согласился кавказец.

– А Верейский снова брал пробы продуктов, – сказал Валера Гурьев. – Он что, хотел выяснить, нет ли в работе клещевской фирмы «Смарагд» каких-нибудь новых нарушений, да?

– Да, именно так Верейский мне и объяснил. Только очень просил про все это никому не болтать. Говорил, это страшный человек, ради денег на все готов.

– А кто он? – спросила я, сгорая от нетерпения. – Под кого именно он копает, Верейский вам не сообщил?

– Нет, что вы! Более того, сказал, что, не дай бог, если вы про это узнаете. Тогда, говорит, за вашу жизнь ни одна страховая компания не поручится.

Я устало и покорно кивнула, посмотрела на лица ребят. Вид у них был разочарованный. Еще бы! Мы уж понадеялись было прямо сейчас узнать имя убийцы санитарного врача, но не тут-то было. Снова уперлись мы в своих поисках в глухую, непроницаемую стену: казалось, все, касающееся убийства Верейского, было окутано каким-то зловещим молчанием.

– Простите, мне надо пойти в зал, посмотреть, что там происходит, – сказал хозяин кафе, нервно глянув на часы. – Ей-богу, мне ничего больше про это не известно, я вам все рассказал.

Это был намек на то, что разговор окончен. Мы поднялись с обшарпанного диванчика и с понурым видом направились к выходу. В небольшом зале все так же оглушительно гремела музыка, посетителей прибавилось, и свободных столиков теперь было меньше, чем занятых. Следовавший за нами по пятам кавказец, едва оказавшись в зале, тут же направился к стойке, казалось, тут же позабыв о нас. Никто не обращал на нас внимания, когда мы направлялись к выходу.

– Знаете, что, – сказал Шилов, после того как мы вышли из кафе и снова уселись в машину. – По-моему, в нашем расследовании достигнут большой прогресс. Теперь мы совершенно точно знаем, за что убили санитарного врача. Значит, уже легче найти убийцу.

– Конечно, Костя, – согласилась я. – Если только хозяин кафе говорит правду, только правду, и ничего, кроме правды.

– А зачем, спрашивается, ему врать? – возразил Валера Гурьев. – И потом, то, что он рассказал, так замечательно согласуется с тем, что ты узнала на санэпидстанции.

– Это верно, – вздохнула я. – Но так хотелось бы узнать от хозяина кафе сразу все, и не только мотивы преступления, но и имя преступника.

– А заодно и как его ловить! – съязвил Валера. – Ирина, тебе не кажется, что ты временами слишком многого хочешь от жизни?

Я пожала плечами, ничего не ответив. Здоровый оптимизм Гурьева был, конечно, бесценной вещью, когда надо было морально поддержать кого-то в безвыходной ситуации, но вот для поиска выхода из нее оказывался, как правило, совершенно бесполезным.

– Ну, Ирина, что теперь у нас по плану? – Валерий был, как всегда, прагматичен. – Вообще-то время детское, всего лишь пятнадцать минут восьмого. Может быть, все-таки съездим к родственникам Верейского, не станем откладывать это на завтра, а?

– Ты в своем уме? Нагрянуть на ночь глядя!

– Ну, во-первых, до ночи еще далеко, – Гурьев вальяжно откинулся на спинку автомобильного сиденья, – так рано еще никто не ложится спать, даже пенсионеры и маленькие дети. А во-вторых, мы не нагрянем, а сначала культурно туда позвоним и вежливо попросим разрешения приехать.

– Но ведь Маслин так просил меня пока не беспокоить маму Верейского! – напомнила я. – И он был совершенно прав. В таких ситуациях даже одно-единственное напоминание об умершем воспринимается очень болезненно.

– Да дался тебе этот Константин Георгиевич! – Валера пожал плечами. – В подобных случаях всегда так говорят: поаккуратнее, не тревожьте, не обидьте! А как на самом деле чувствуют себя родственники умерших, до этого никому нет никакого дела.

– А иногда бывает, что родным, напротив, хочется рассказать о последних днях и часах умершего, – заметил Костя Шилов, – а некому. Никто слушать не хочет.

– Вот именно! – подтвердил Валерий. – Вообще-то говоря, у тебя, Ирина, есть вполне уважительная причина немножко быть и бестактной – не у каждой женщины муж сидит в СИЗО.

Меня кольнуло в сердце это напоминание, и я вдруг поняла, что Гурьев, в сущности, прав. Конечно, у мамы Верейского огромное горе, но и я имею некоторое право на сочувствие и понимание. И мне надо как-то вытаскивать из тюрьмы своего Володьку вместе с его другом. Если не я, кто же это тогда сделает?