Табу

– По-ф-ф… конечно! – Катя открыла высоченную двустворчатую дверь. В нос ударил запах прелости и разношёрстной еды, вот только аппетита это не вызывало. Наоборот, хотелось положить два пальца в рот от такого аромата. Огромный коридор встретил нас заставленными стеллажами, деревянными ящиками, огромными чемоданами, металлическими тазами, на дне которых были написаны фамилии владельцев, чьи задницы побывали там, причем владельцы переписывались не единожды, по наследству с комнатой оставляли, что ли.

Катя сильно пнула дверь напротив, и оттуда высыпала детвора. Они мигом выхватили из наших рук котомки и умчались предположительно в сторону кухни, откуда тянулся запах кислой капусты.

– Все… сегодня никто не будет клянчить жратву, отдохну, – женщина устало плюхнулась на трёхногий табурет и выдохнула.

– Я пойду…

– Стоять! – женщина снова вскочила и, резво стянув с деревянного ящика детский велосипед, достала две банки. – Малиновое. Вкусное! Своим оглоедам не даю, а тебя угощу. Странная ты, смотришь иногда так, будто не понимаешь, куда попала и что происходит…

Ее слова долго эхом блуждали в голове. А ведь я и правда не понимала. Существовала, ожидая, что завтра все изменится, что все это чья-то дурацкая шутка. И только сейчас, попав в забытый Богом огрызок цивилизации, поняла, что это и есть реальная жизнь. Будто попала в зазеркалье, один из миров которого был очень беспощаден и жесток, причем не тот, что богат, сыт и коварен, как женщина, а тот, что уродлив, грязен и измотан, как настоящий работяга. И как эти два мира – хрупкая, расфуфыренная, вечно недовольная цаца и молчаливый мужлан из рабочего поселка – могли существовать рядом?

С того дня все и изменилось. Я поставила машину на прикол и стала ходить до работы пешком. Вставать приходилось раньше, уставала больше, да и поначалу страшно было очень, приходилось сперва бежать по каменистой тропинке через лесок, ведущий к федеральной шумной трассе, где на территории большого кемпинга и стоял наш темный и угрюмый бар. Уже через неделю утренних пробежек по лесу я поймала себя на мысли, что больше не умираю от недосыпа, не ною, пока бармен не поставит передо мной чашку кофе, да и вставать по утрам стало намного проще.

Привыкла. Ко всему привыкла.

И к запаху дешевого пива, и к едкости спиртяги с примесью соляры, и к терпимости клиентов, при разговоре с которыми нередко переходили на мат.

Здесь было просто. Пришёл, отработал, получил деньги. И никакого выноса мозга!

Поэтому и сейчас, отбросив романтические мысли о небе, отвернулась, нащупала рукой пульт на полу и включила телевизор. Но уже через мгновение пожалела об этом.

Миловидная блондинка с трогательными ямочками на румяных щечках и в очках с тонкой черной оправой серьезно вещала о трагедии в городе:

– Это пятый взрыв за последние два месяца. Все началось с взрыва на территории загородного ресторанного комплекса, унесшего жизнь известного предпринимателя Михаила Моисеева…

Дальше пошли кадры с похорон. Фотографии были явно сделаны из укрытия, из-за чего очень пострадало качество. Но родных я узнала сразу. Они стояли, опустив головы, вокруг гроба из красного дерева, пьедестал которого был усыпан живыми цветами. Дядя Витя придерживал за плечи Маринку, навалившуюся на гроб. Меня тряхануло от шока. Вскочила и, прикурив прямо в комнате, с замиранием сердца стала дальше разглядывать фотографии. Марина сидела, сгорбившись, пряча лицо за тонким чёрным кружевом платка. Перестала дышать, хотелось заглянуть ей в глаза, обнять, утешить.

– Следующий взрыв прогремел в ресторане «Кроличья Нора» на Ленинском проспекте, тогда трагически погиб охранник Анатолий Корягин…

– Что, черт возьми, происходит? – снова вскочила с дивана и заметалась по комнате. – Я что, все проспала?

Мозг зашипел от вороха мыслей, а в глазах стояли слезы. Какие бы отношения не были у нас с Маринкой, я прекрасно понимала ее состояние. Сквозь слезы смотрела на валявшийся на полу телефон, разрываясь от желания позвонить и узнать, что произошло. Но я как никто другой понимала, что мои эмоциональные порывы могут закончиться далеко не в мою пользу.

Резкий стук в дверь заставил вынырнуть из раздумий. Тихо ступая на половицы, которые не скрипели, а таких было всего несколько, я прижалась к железной двери, медленно открывая лепесток глазка.

– Открывай, я знаю, что ты здесь, – с лестничной клетки на меня смотрел Лазарев. Даже через мутное стекло было заметно, что что-то было не так: всегда свежее лицо его подернулось серой пеленой, а под глазами залегли глубокие синяки. Не знаю, что на меня подействовало, но руки сами потянулись к массивной задвижке.

– Привет, Кошка, – Сережа стоял в коридоре, прислонившись к соседской двери.

– Привет.

– Пустишь?

– Тебя попробуй не пустить, – я отошла в сторону.

– Да-а-а-а, не хоромы, – прохрипел он, ставя объемный пакет на пол. – Ты отказалась от ужина в приятном месте, поэтому ужин приехал к тебе сам.

– Долго же ты вёз еду. Не протухла за три месяца?