Табу

– А что заставило вас бросить карьеру на Дальнем Востоке? – я внимательно изучал его лицо. Каждое движение лицевой мускулатуры, вдох и выдох, наблюдал за отрепетированными движениями рук, плавным поворотом головы. Что она в нём нашла? Он был манекеном с абсолютно гладким, благодаря стараниям личного косметолога лицом. Высокий, привлекательный, богатый, но в нем было столько пластмассовой фальши, что зубы сводило. Идеально скроенный костюм скрывал уже далеко немолодое тело. И думать не хотелось, что моя Кошка делила с ним постель.

– Любовь, – выдохнул он и отхлебнул виски, позволив лицу сморщиться, выдав старческие морщины. – За женой вернулся. Она сейчас переживает кризис, поэтому мой долг находиться рядом. Да и какая собственно разница, какой регион делать успешным? Я не привязан к месту, но здесь мне определенно нравится.

– Я надеюсь, ваша жена находится под присмотром? А то женщины, да ещё и в период кризиса очень опасны, – Олег улыбнулся, осматривая зал на предмет своей пузатой женщины в предродовом кризисе. Янка скакала вокруг пляшущей Сашки Малинкиной, пытаясь заставить её слезть со стола.

– Не волнуйтесь, это моя проблема. Ну, так я могу рассчитывать на вашу поддержку? Мне очень нужны голоса вашего электората, так сказать.

– Естественно, – как бы между делом сказал Олег. Тон его был безразличным, незаинтересованным. Таким тоном начальники обещают своим подчиненным повышение, а мужья жёнам новую шубу или отдых на море всей семьей.

– Ну и отлично, тогда я вынужден откланяться, отправлюсь утешать супругу.

– Оксане привет, – не выдержал я, за что и был вознаграждён эмоцией. Настоящей. Неподдельной. Растерянность – лучшая награда для охотника. А он определенно стал моей жертвой, хотя ещё мог об этом и не подозревать. Чуть склонив голову в прощальном жесте, Панфилов стремительно покинул зал, напряжённо сжав руки за спиной.

– Как же вы познакомились с Панфиловым, Александр Петрович? – Олег сел напротив растерянного мужчины, исподтишка наблюдающего за дочерью.

– Мы уже довольно давно сотрудничаем. Костя Моисеев, царствие небесное, познакомил нас, – старик пытался закурить, но руки настолько дрожали, что огонь никак не хотел поджигать кончик сигареты.

– Александр Петрович, вы отдохните, а я позабочусь, чтобы вашу дочь доставили домой в ценности и сохранности, – оставил Олега наедине с растерянным Малинкиным, ведь знал, что в таком состоянии люди говорят много. Очень много…

Когда последние пьяненькие гости покинули территорию ресторана, а Куранов и Сизов, загрузив необъятную Янку и к тому времени чрезмерно пьяную Лену в свои авто, выехали за ворота, нам удалось расслабиться. Почти синхронно закурили, облокотившись на капот машины Наскалова.

– Это утомительно. Как выживают те, кто существует одними тусовками? Знаю некоторых, кто может за один вечер посетить пару приемов. Это ж не жизнь, а постановка, причем не самого талантливого режиссёра, – Олег поднял воротник пальто и закинул голову вверх, наслаждаясь мелкой снежной пылью, что порхала с самого утра.

– Посещать и организовывать – разные вещи, зятёк дорогой, – Моисей вышел из здания, задрал меховой воротник до ушей и неодобрительно посмотрел на нас. – А вам бы только посещать да расслабляться. Ты мне лучше по-родственному расскажи, зачем Панфилов сюда приехал?

– Сам ума не приложу. Неделю назад поймал меня в ресторане. Попросил встречи, – Наскалов снова закурил, внимательно всматриваясь в тлеющий огонёк сигареты. – Говорит, жизнь хочет новую начать. С женой.

Последние слова явно были адресованы мне. Но он зря старался, я и без его помощи места себе не находил. Ждал момента, чтобы стартануть в сторону пригорода. Тело ныло от зудящего желания прижаться к Кошке, вдохнуть её запах и стереть из памяти это въедливое пластмассовое лицо.

– С кем? – взревел Моисеев, хватаясь за голову. – Они развелись много лет назад. Да мы с Костей чуть заживо его не закопали. Он же рыдал как баба, стоя по колено в яме, которую сам себе и долбил в стылой земле. Рыл и рыдал в голос. Даже не пытался вымаливать прощения. Но за него тогда впряглись серьёзные люди, не было у меня полномочий, пришлось отпускать: заплаканного, униженного и обсосанного.

– Что, супружеский долг плохо выполнял? – нервно хохотнул я, не отводя глаз от бывшего «папы».