Таэ эккейр!

При мысли об этих троих губы Иннерите сложились в печальную улыбку. Аккуратист и чистюля Аркье, слегка помешанный на пристойности и хороших манерах. Застенчивый тихий Ниест, молчун и тяжелодум — на свой, особый лад, впрочем, весьма неглупый и основательный. Шалопай Лэккеан, неправдоподобно, солнечно добрый — и оттого инстинктивно уверенный в ответной доброте мироздания. Хорошие мальчики, ничего не скажешь — но и только. Что дало им силу выстоять, не соблазниться, не поддаться? Зря на них Арьен так сердился... впрочем, второй раз он уже подобной ошибки не совершит, можно ручаться. Да и — полно, ошибка ли это? Ведь если бы не гнев Арьена, заставивший его сбросить троим уцелевшим видения самых жутких моментов своих странствий, Иннерите и сейчас пребывала бы в неведении. Она и посейчас думала бы, что беда — это все, что обрушилось на Долину. Однако беда одна не ходит.

Вместе с бедой в Долину пришел неведомый прежде стыд.

Аркье, Ниест и Лэккеан не потаили ведь того, что узнали от Эннеари. Тем более, что они и сами были очарованы Лерметтом, который так решительно за них заступился... не говоря уже о том, что не будь его, и мальчикам навряд ли довелось бы вновь увидеть Долину. И не только им. Иннерите захолодела, когда Аркье передал ей полученное от Арьена видение. Ее сын мог умереть, самое малое, дважды. Сначала — погребенный в снегах на перевале. И потом, когда его придавило камнем... ведь он еще слишком молод, он пока не знает, что надо делать, если останешься без ног! Этого он бы залечить не сумел, нечего и надеяться. Ведь камень просел каким-то ничтожным мгновением спустя... а даже если бы и нет! Смерть безногого на горной тропе или долгая и мучительная смерть от голода — все едино смерть. И еще раз, когда человек, оседлавший Белогривого, крикнул: «Стреляй!» Если бы не этот смертный мальчик, никогда бы Иннерите не увидеть своего сына живым, даже тела его мертвого не обнять — а Лерметта выгнали, не дав ему толком и войти в Долину! В Долину, которая его впустила, раскрылась перед ним... и как только Арьен со стыда на месте не сгорел! Разве только поиски Лоайре отвлекли его на время от мыслей об утраченном друге и понесенном бесчестье. Поиски Лоайре — которого, к слову сказать, тоже ведь нашел смертный юноша, нашел, не глядя! Арьену оставалось лишь пойти и вызволить Лоайре — но найден Веселый Отшельник был еще прежде, чем Эннеари вернулся домой. Ее сын, ее народ, она сама благодарна Лерметту до смертного своего часа... тому самому Лерметту, которого отправили прочь одного, когда ему грозит опасность... во всяком случае, Арьен в этом неколебимо уверен!

Довольно.

Пусть даже хрустальные двери и разбиты настежь, пусть былая боль вырвалась на волю... все равно. Так дальше продолжаться не может. С этим надо покончить. И не только во имя чести или благодарности. Ради Ренгана. Нужно исправить хотя бы то, что еще возможно. Потому что боль позволяет дышать, а позор — нет. И если нужно совершить невозможное, если нужно причинить Ренгану боль, чтобы избавить его от мучительного стыда... что ж, пусть будет боль.

Иннерите встала и медленно пошла к дому, не стряхивая с платья лепестки жасмина. Она их просто не замечала.

Где искать мужа, королева даже не сомневалась. Долгие годы взаимной любви не оставляют места для таких сомнений. Конечно же, в доме. Конечно, в самой ими обоими любимой комнате — той, что с огромным, от пола до потолка окном, выходящим на восток, на заросли жасмина, по которым каждое утро струится розовое золото рассвета. Той, куда сейчас, хотя солнце еще не склонилось к закату, уже вошли спасительные сумерки. Именно там она и найдет Ренгана.