Таэ эккейр!

— С ним легко было, с Лавеллем, — мучительно произнес король. — Так легко... ни с кем на свете... ни с кем! И такое понимание... не с полуслова даже, а... не знаю, не могу сказать. Столько ума, сердечности, отваги... я такого величия души ни в одном короле не встречал. Никогда больше у меня такого друга не будет. Никогда. Я ведь клятву эту злополучную в свое время для того и придумал, чтобы его злейшего врага следом за ним в Долниу не допустить... а потом и вовсе позабыл о ней.

Впервые в жизни Арьен пожалел, что не родился человеком. Вот этим самым шутом Лавеллем. Потому что он бы сумел понять — а Эннеари теперь уже окончательно перестал понимать что бы то ни было.

— Но тогда почему же? — Арьен тряхнул головой, и синяя полоса соскользнула с его глаз прочь. — Отчего же нам не водиться с людьми, если среди них бывают такие достойные создания? Отчего ты мне не велишь...

— Ах, отчего? — Король тоже тряхнул головой, не замечая, что повторяет движение своего сына в точности. — Ты еще не сообразил? Изволь. Оттого, что познакомился он со мной девятнадцати лет от роду, а умер всего шестидесяти восьми. Сорок девять лет — всего-то сорок девять — и он ушел навсегда. Только на год свою жену и пережил. Всего сорок девять лет, подумай — оглянуться не успеешь, а его не стало. А прежде того я видел, как он стареет... год от года... быстро, так быстро! Его больше нет. — Голос короля сделался почти по человечески сиплым. — И это такая боль... они слишком быстро уходят от нас, сынок. И оставляют нас с нашей болью, с нашей тоской. Этот твой принц, он... я не хочу, чтобы ты виделся с ним. Не так ты долго с ним и знаком... забудешь. А не забудешь, так помнить его станешь молодым и сильным — и никогда не увидишь его ветхим и дряхлым. Ты не знаешь, что такое эта тоска... ничего ты не знаешь! Я никогда не презирал людей, только вид делал... а парень этот чист, как ручей, и силен, как река — да я никогда бы и в мыслях на самом-то деле не посмел... но я оскорблял его, чтобы он уехал... потому что я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь из вас изведал эту боль... я не хочу, чтобы тебе было так больно, сынок...

Эннеари шагнул к отцу и крепко обнял его. Король вздрогнул от внезапной надежды: на тот миг, когда щека сына коснулась его щеки, ему показалось... но он тут же понял, что ему всего лишь показалось.

— Знаешь, — с непонятной усмешкой произнес Арьен, — он ведь не обиделся. Он уехал, чтобы ты на меня не гневался.

Черный Ветер положил морду на хозяйское плечо и ласково выдохнул прямо в лицо королю.

— Чтобы не причинять мне боли раздором с отцом, — добавил Эннеари. — Хотел бы я знать, за что вы оба меня так любите, а?

— Ты был прав, — помолчав, ответил король. — Я тебя отпущу. Езжай.

Он снова вскинул голову, прищурился, усмехнулся и с силой фыркнул прямо в морду оторопевшему жеребцу.

Я догоню его, думал Эннеари, сжимая коленями бока Черного Ветра. Непременно догоню. Он ведь не на Белогривом уехал. А Мышка... что — Мышка! Далеко на ней не ускачешь. Лерметт ведь не кузнечик, право, чтобы скачки на мышах затевать.

Вороной послушно перешел на мощный ровный галоп. Эннеари и этот аллюр казался недостаточным — однако встречный ветер охлестывал его по щекам так лихо, что эльфу поневоле приходилось признать, что двигаться быстрее, пожалуй, что и невозможно. Днем он еще мог бы попытаться — но сейчас, в темноте почти полной... скорее бы луна взошла! Нет, в самом деле — и где эту шалую небесную привереду носит?

Впрочем, нет худа без добра. Лерметт не эльф, а серая скромняга Мышка — не Белогривый. Навряд ли принц в таких потемках погоняет кобылку... навряд ли он и вовсе остался в седле. Разве что обида его слишком сильна... хотя нет, Лерметт не из тех, кто дает волю собственным обидам. Даже для человека он не по летам сдержан. Ни разу он не позволил себе в присутствии Эннеари вспылить всерьез или по-настоящему обидеться. Так это в присутствии Эннеари — а наедине с собой? Что, если оскорбленное достоинство заставляет Лерметта гнать лошадь все быстрее, даже не замечая того, покуда усталость не вынудит несчастную Мышку остановиться? Да, но тогда ему волей-неволей придется расположиться на привал — а значит, Эннеари его наверняка догонит.

Внезапно Черный Ветер вздыбился на полном скаку, вновь опустился на все четыре копыта и замер, как врытый в землю — в то самое мгновение, когда Эннеари уже поднял руку, чтобы натянуть поводья.