Taedium phaenomeni (СИ)

      - Ты был прав, о господин мой, когда говорил, что Аладдина не стоит любить и помнить. Мой отец отрубил ему голову, и теперь нет у меня никого, кроме тебя. Я выйду за тебя замуж, но сегодня ты должен исполнять все, что я тебе скажу.

      - Приказывай, о госпожа моя, - сказал магрибинец, и Будур стала его угощать и поить вином и, когда он немного опьянел, сказала ему:

      - В нашей стране есть обычай: когда жених и невеста едят и пьют вместе, то последний глоток вина каждый выпивает из кубка другого. Дай же мне твой кубок, я отопью из него глоток, а ты выпьешь из моего.

      И Будур подала магрибинцу кубок вина, в который она заранее подсыпала сонного порошка. Магрибинец выпил и сейчас же упал, как пораженный громом, а Будур хлопнула в ладоши. Аладдин только этого и ждал. Он вбежал в комнату и, размахнувшись, отрубил мечом голову магрибинцу. А затем он вынул у него из-за пазухи лампу и потер ее, и сейчас же появился Маймун, раб лампы.

      - Отнеси дворец на прежнее место, - приказал ему Аладдин.

      Через мгновение дворец уже стоял напротив дворца султана, и султан, который в это время сидел у окна и горько плакал о своей дочери, чуть не лишился чувств от изумления и радости. Он сейчас же прибежал во дворец, где была его дочь Будур. И Аладдин с женой встретили султана, плача от радости.

      И султан попросил у Аладдина прощения за то, что хотел отрубить ему голову, и с этого дня прекратились несчастья Аладдина, и он долго и счастливо жил в своем дворце вместе со своей женой и матерью…

      - Вот так, славный мой... Я бы с удовольствием почитал для тебя еще, но...

      - Продолжения нет, я знаю.

      Аллен, ласково улыбнувшись, захлопнул отправившуюся вместе с ними в путешествие книгу из далеких сточных подземелий, с осторожностью отложил сборник расклеивающихся страниц на прикроватную тумбочку, с нежностью посмотрел на капельку робкого, капельку смущенного, капельку надувшего губы и щеки Юу, с абсолютным вниманием выслушавшего арабскую сказку в четвертый раз за последние трое суток. Мальчишка под его взглядом поежился, приподнял любопытствующее, немножко разочарованное лицо. Всегда-то удивительный, интригующий, необычный каждой своей ягодной косточкой, по-особенному, восточному, привлекательный, сейчас - отмытый, причесанный, ухоженный и опрятный, одетый в чистые мягкие одежды, кутающийся в белую льняную простыню и пушистое одеяло из скатанной в войлок альпачьей шерсти, он представлялся задумчиво покусывающему губу Уолкеру уже в строго ином свете: пройдет пара-другая лет, мальчонка подтянется стройным побегом вверх, расцветет, обратится в фарфоровую изящную куклу, покоряющую каждое второе сердце из тех, что встретятся ей на пути, и мысли эти, приходящие от часу к часу, частично грели, частично подпитывали бурлящую в крови гордость за то, что именно он сорвал прелестный диковинный бутон, частично подпитывали пробуждающуюся на филигранных ресницах будущую рысью ревность.

      - Продолжения нет, радость моя, - с улыбкой щедрой, но слишком серьезной, чтобы Юу не мог не напрячься, ответил он. - Как только мы с тобой определимся, куда нам трогаться отсюда в первую очередь - я обещаюсь достать для тебя и других хороших книг, столько, сколько тебе захочется, а пока что...

      - Пока что?