Таежным фарватером

Ну, что ж: два километра натощак — это все-таки не километр без бензина. В конце концов любопытно: неужели эта улица так длинна, что может привести в Сургут.

Она и верно некоротка. Идем сначала мимо безмолвного строя домиков, протянувшихся по прямой, словно в каком-то степном селе. Слева от накатанной песчаной колеи, за молодым сосняком, открылась Обь. А улица дальше ведет. Показались справа дома-новостройки. Все на один фасон. Будто только с конвейера сняли их. Тут, пожалуй, целый микрорайон. Не диво, право: Сибирь ныне торопится отстроиться. Но вот над двухэтажными домами кран высится. Обыкновенный строительный кран. У его подножия сложены панели. Интересно. Недеревянный дом — это уже диво. Панель — самая обыкновенная, шершавая и серая — вызывает в эдаком отдалении от областного центра чувство восхищения. К ней хочется обратиться на Вы.

За новым пятиэтажным домом пологий спуск к речке, деревянный мост — езженый-переезженный, латаный-перелатаный. Вступаем на него. Внизу гусиная армада. У берегов лодки призатопленные. Вокруг никого.

Что ж, идем дальше. Мимо старых почерневших избушек, по кривоколенной, разбитой машинами улице. Тут гусеницы и шины наземной техники обнажают тело болота. Выходим на тесную площадь. Ее окружают двухэтажные бревенчатые дома. Глянешь на них — и не ошибешься: построены в тридцатые годы. От площади тянется тенистая и тихая улица. В конце ее водный простор. Может, туда отправиться? А не все ли равно, куда идти?

И вдруг слышим из открытого окна:

— Алло! Это секретарь горкома комсомола Рукавишников.　Добрый день. А Лагутин дома? Нет?! В отпуске? Когда улетел? Вчера? Ну, извините.

Слушаем этот телефонный монолог до конца. Вот это да! В воскресенье в опустевшем городе комсомольский вожак на посту! Ну, как тут не зайти в горком?

Среднего роста, широкий в плечах молодой человек удивленно смотрит на вошедших. Но мы тут же напоминаем ему, что в воскресный день не принято работать. Он смущенно, будто оправдываясь, замечает:

— Опять накопились письма.

— Откуда же их столько?

Солдаты пишут. И все об одном: хотят к нам — на нефтяную целину. А еще, представляете, однополчане письмо приспели. Сам-то демобилизовался недавно.

Он держит в руках конверт. Солдатское письмо. Все как полагается: треугольник фиолетовый, Вэ Чэ — такая-то. А в письме, понятно, про нефтяную целину. Но не только. Есть в нем и такие слова: «Ты нам о зарплате и трудностях не пиши. Лучше о каком-нибудь буровике расскажи. И желательно подробно Мы же к тебе не вдвоем-втроем собираемся, а всем взводом…»

— Вот и ломаю голову, что им написать. Хочется рассказать о Лагутине. Это наш самый знаменитый буровой мастер. Очень хочется! Не получается, однако. Ему самому только что звонил домой. Да сказали, что улетел на юг.

— А чем же он знаменит? — спрашиваем мы с надеждой хоть как-то ободрить секретаря горкома.

— Чем? Да всем! Вы его не знаете? И ничего не слышали? Ну, что вы. Интересный человек. Молодой, горячий. Настойчивый. И конечно, мастер, каких мало. В бригаде его уважают.

Володя задумывается. Словно проверяет себя: не перехвалил ли знаменитого мастера.

— Понимаете, не сразу раскроется он первому встречному. Когда я в первый раз прилетел к нему на буровую, запомнилось, как посмотрел он недоверчиво. Много расспрашивал, а сам не рассказывал. Я думаю, это потому, что ему пришлось пережить в войну много. Мальчишкой партизанил. В Крымских катакомбах. Ходил в разведку. И очень часто с одним человеком. А тот оказался предателем. Потом на глазах у Лагутина расстреляли двух его братьев.

Он и на фронте воевал. А после войны на родину не вернулся. Сразу в Сибирь поехал. С тех пор все на буровой.

Часто вот слышишь: Гагарину или какому-нибудь нашему ученому присвоили за границей звание почетного гражданина города. Здорово, правда? Как это сильно звучит: почетный гражданин города! У нас это почему-то не заведено. А если бы было такое, Лагутину первому, думаю, присвоили бы звание почетного гражданина Сургута. Он же первую скважину в нашем районе пробурил! В пятьдесят первом. Она всем другим скважинам нынешним мамашей приходится.

Геологи не нахвалятся им. Говорят, что он, как никакой другой мастер, понимает, зачем нужно без конца поднимать керн, простреливать пласты. Понимает, что это не прихоть геолога, с которым вместе ищут нефть. И дружбой с ним дорожат. Не то что с иными бригадирами. Знаете, бывают такие: геологу в глаза «да-да, конечно…», а отвернется — пустит вслед недоброе слово.