Таганай

– Там… там тоже самое, что и у Коробова. Подверженность эпилепсии слабо выражена, – Моляка медленно читал диагноз, – приступов эпилепсии не выявлено, наличие частых острых приступов повторных видений обстановки, в скобочках «дежа вю». – Доктор поднял глаза на Шакулина. – В принципе, это абсолютно то же самое. Все, как у Коробова.

Лейтенант выпрямился. А вот это было крайне интересно. Моляка продолжал смотреть на него, видимо, ожидая хоть каких-то объяснений, но напрасно.

– Тогда, мы придем к вам ближе к ночи. Посмотрим на поведение Коробова. – Шакулин протянул Моляке руку. – Большое спасибо, доктор. Это очень ценно. То, что вы сегодня для меня сделали.

Моляка пожал руку Шакулина.

– То есть вы мне опять же ничего не расскажите? Так не честно, лейтенант!

– Служба, Алексей Алексеич. Возможно, позже. – Шакулин отпустил руку Моляки и направился к выходу из кабинета.

– Если это как-то касается моего больного Коробова, я ведь должен знать! – кинул вдогонку Моляка.

Шакулин остановился в дверях. И вернулся обратно к столу Моляки.

– Я возьму ее? – он указал на карточку Порфирьева.

– Кто же вам помешает.

– До вечера, доктор!

– Буду ждать, – хмыкнул Моляка, не довольный тем, что его попользовали, но ничего не сказали.

Шакулин спешил обратно в контору. Ему казалось, что он очень близок к открытию механизма возникновения оборотня. Что же до механизма аннигиляции оборотня, то в этом может поспособствовать Листровский.

Капитан наконец нашел тот дом, что был указан Нестеровым на бумажке. Оказалось, что Глазьев жил в аккуратном на вид, бревенчатом доме в Пушкинском поселке, на самой окраине города. Калитка была открыта, сквозь деревянный забор не было видно никаких сторожевых собак. Ни звонить, ни стучать было не во что. Листровский окинул взглядом участок за оградой и решил зайти. Заскрипела домовая дверь, капитан остановился рядом с калиткой. На крыльцо вышел Глазьев.

– Капитан КГБ Листровский, – уже второй раз за день представился таким образом капитан. – Вы, Глазьев Владимир Дмитриевич?

– Да, я. – Глазьев был в невзрачных коричневых шароварах на подтяжках и клетчатой рубахе. – Вы ко мне?

– Мне нужно с вами переговорить.

– Что ж, проходите. – Глазьев открыл дверь, приглашая гостя войти.

Листровский двинулся к хозяину. Оба смерили себя холодными взглядами.

– Проходите налево, – сухо проговорил Глазьев, – на кухню, разуваться не надо.

Листровский ощутил специфический запах дома. Он есть практически в каждом доме, но в этом – запах был приятным. Не то, что обычно. Особого впечатления прихожая не производила. Небольшое трюмо с зеркалом, несколько пар обуви, грязный половичок. Сама прихожая от остальной жилой части огораживалась шторами, а-ля старые длинные тряпки. Кухня была достаточно просторной, побольше, чем в массово возводимых хрущевках.

– Присаживайтесь! – Глазьев показал на табуретки, стоящие вокруг прямоугольного стола. – Чай будете?

– Не откажусь, – Листровский одернул форму и сел на понравившуюся табуретку.

Глазьев стал возиться в навесных шкафах.

– Что вы хотели у меня узнать? – поинтересовался он.

– Я хотел с вами поговорить про оборотня, – после некоторой паузы, рассказал цель своего прихода капитан.

Глазьев, стоя спиной к Листровскому, как-то странно замер на мгновение.

– Спрашивайте.

– Ну, хорошо, – начал капитан, которому все-таки хотелось видеть лицо хозяина, а не другую часть его тела. – Вы встречались с оборотнем, так сказать, лично?

– Нет, – почти безразлично ответил Глазьев и стал разливать заваренный напиток по чашкам. – То, что происходит нынче, для меня впервые.

– Я знаю, что ваши близкие родственники с ним встречались раньше.

– Было дело, – Глазьев наконец развернулся с чашками в руках и водрузился за стол, напротив капитана. – Мой дед, видел его так же, как я вас. Ну, разве что вы поближе сидите.

– Понятно. Как вы думаете, что это или кто это?

Глазьев выразительно отхлебнул чаю и глянул в окно, будто там был написан текст для его речи.

– Здесь не так все просто, как может казаться. – Он поправил соскочившую лямку подтяжек. – Если вы его видели, то понимаете, что это никакой не волк. А оборотнем считался человек в полнолуние оборачивавшийся в волка. Этот же – зверь иной. На волка он похож разве что мордой, и то не особо.

– Вы же его не видели?

– Я слышал рассказы деда и видел рисунки отца. Если на деда этот зверь напал, но жизнь сохранил, то отец в 20-х годах сам охотился на него.

Листровский удивленно приподнял правую бровь. Глазьев как раз в этот момент оторвался от созерцания обстановки за окном.