Таифская роза Адама

— Да, Кейти… Я знал обо всем с самого начала. Омар мне все рассказал. О том, что ты вовлекла его в свои козни, что благодаря ему перед тем, как покинуть мой дворец, встретилась с Никой и передала ей яд, о том, что следила за всеми нашими передвижениями все это время тоже через Омара. Так вот, о каждом твоем шаге он докладывал мне. Он никогда не переставал работать на меня. И не нужно кидать на него такие острые, ненавистные взгляды. Каким бы преданным ни был человек, не все готовы идти на жертвы ради мести. Омар был верен тебе до тех пор, пока меня это устраивало. И не надо было строить никаких иллюзий относительно твоей псевдовласти во дворце…

— Адам, я… — ее глаза наливаются слезами. Она растеряна, разбита, опустошена… тянется к нему неуклюже, словно бы судорожно пытается зацепиться за что-то, что могло бы ее здесь задержать.

— Хватит, Кейти… Успокойся уже и пытайся строить свою жизнь без меня… Меня больше нет в твоей жизни. Считай, что этой встречи вовсе и не было… Стража!

В дверях тут же появились двое неприметного вида мужчин. Руки Кейтлин в судорожном танце пытаются ухватиться за Адама, она виснет на его шее, словно бы от этого зависит ее жизнь.

— Адам, пожалуйста! Я люблю тебя! — истошный крик, разрывающий тяжкую тишину комнаты. Молчаливые охранники невозмутимо подхватывают ее под руки и пытаются выволочь наружу. Она брыкается и сопротивляется. От былой элегантности нет и следа.

Но мужчине это уже не интересно. Он даже не смотрит в ее сторону, несмотря на непрекращающиеся призывы и обращения.

Мгновение — и они остаются в комнате с Омаром лишь вдвоем.

— Господин, — тихо обращается к Адаму Омар, — девушку засекли на выезде из Венеции. Она едет в направлении Флоренции. Приказать перехватить?

С секунду он думает. Между бровями пролегает напряженная складка…

— Нет, Омар… Оставьте ее в покое. Никакой слежки больше… Пусть идет… Проводи Кейтлин и можешь быть свободен. Я более не нуждаюсь в твоих услугах. Деньги на твоем счету позволят тебя чувствовать себя хорошо в любой точке мира, где бы ты ни решил обосноваться и чем бы ни решил заняться…

— А что же Вы, господин? — не без тени сожаления в голосе произнес евнух.

Адам печально усмехнулся.

— Я? Самому было бы интересно узнать ответ на этот вопрос, Омар…

* * *

Лондон, спустя полгода

— Быстрее, гаттина (итал. — котенок), давай, моя хорошая, прячься сюда, — мать обняла ее, нежно поцеловала и посмотрела в глаза. Глубоко, выразительно. Так, как умеет только мать, — девочка моя, что бы ни случилось, что бы ты ни услышала, ни в коем случае не выдай себя! Никто не должен знать, что ты здесь!

— Мама, где папа? — спросила она взволнованно. На душе было не хорошо. Ника сама не понимала, что происходит, но отчего-то сильно волновалась. До дрожи в коленках и неприятного чувства тошноты в желудке и рези в животе.

Она спряталась в материнской гардеробной. Небольшая щель в двери позволяла ей видеть, что происходит в комнате. Минута, вторая — в покои правительницы Таифа с грохотом вломились. Ника сначала отпрянула от своего секретного места наблюдения, но любопытство все же победило страх — и она снова приложилась к зазору.

— Карла, — услышала, как статный молодой человек, красивый и пугающий одновременно, грозно-повелительно обращается к ее матери.

Та стояла у окна спиной ко входу, обхватив себя руками и смотря вдаль. Казалось бы, шумное появление посторонних в комнате нисколько ее не испугало и не удивило.

Она медленно повернулась к мужчине. Приподняла голову, чтобы заглянуть в его глаза — тот был слишком высок.

— Ну что, дракон, ты доволен теперь? Пришел и за мной? — спрашивает спокойно, даже отстраненно.

Мужчина сглатывает.

— Ты не несешь греха своего мужа, женщина. Уходи, я отпускаю тебя.

Та хмыкнула в ответ.

— Серьезно? Грозный и могучий шейх Макдиси решил проявить милосердие? А почему ты не спросил, нужна ли мне эта твоя свобода?! Может быть, я бы хотела отправиться вслед за мужем…

— Прекрати, Карла, — осек ее мужчина жестким, даже металлическим тоном, — ты прекрасно знаешь причину всего, что произошло! У вас был шанс жить спокойной, безбедной и безмятежной жизнью! Но твой муж встал на путь войны — грязной и бесчестной! Он решил бить в спину — а такое простить нельзя… Забудь о нем! Думай о себе и о дочери!

Снова усмешка. На этот раз замешанная на отчаянии и сожалении. Да, наверное, она сожалела сейчас… Сожалела, что все обернулось именно так…

— Я не могла на него повлиять, Адам, — тихо, измученно произнесла Карла, — никогда не могла, кто бы что ни думал… Старалась не вникать, не думать…