Тайга

Николай не понимал, почему разоткровенничался со старушкой, но ему вдруг так захотелось излить ей свою душу, что остановиться он не мог. Слова лились из него непрерывным потоком. Бабушка замерла, положив морщинистую ладонь, на металлическую оградку. Он рассказал о своем детстве, об отце, который сильно любил маму, но еще сильнее боялся ее потерять и поэтому полностью отгородил ее от внешнего мира, ограничив стенами их квартиры. И дом стал для нее настоящей клеткой, не золотой, а самой обычной, старенькой и побитой жизнью. Была бы его воля, он бы ее вообще на улицу не выпускал. Первое время мама билась о ненавистные стены, пытаясь вырваться на свободу, старалась достучаться до отца, объяснить ему, что жизнь в неволе для нее неприемлема, что здесь она просто умрет от тоски. Коля был еще маленьким, но он прекрасно помнил ее мольбы. Мама укладывала его спать, а сама уходила ну кухню, где ужинал отец. Но в их крохотной квартирке было невозможно ничего утаить друг от друга. И мальчик прекрасно слышал ее всхлипывания, ее слова. Она умоляла отца переехать в Питер, где жили ее родители. Но он был непреклонен. Никуда уезжать он не собирался. А маме он угрожал, что в случае ее отъезда, лишит ее материнских прав, как безответственную женщину, бросившую своего ребенка, что суд будет на его стороне и сына она больше не увидит. После таких разговоров она долго не могла успокоиться. Отец умывался, расстилал постель, а она все плакала на кухне, тихо, безнадежно… А потом она как-то затихла, загнала свою боль далеко внутрь. Видимо, сделала свой выбор, решив, что самое главное для нее — это ребенок. И именно с этого момента она стала понемногу затухать, с каждым днем становясь все более спокойной и уравновешенной, более безразличной ко всему окружающему. Она угасала медленно, постепенно. С каждым днем ее сердце билось все тише и тише и вскоре затихло совсем.

Николай не замечал, что плачет. Он больше не пытался сдерживать свои эмоции, полностью открыв свою душу, и каждое слово приносило ему облегчение. Старушка слушала его молча, не шевелясь, лишь изредка ее высохшая рука поправляла платок, который съезжала с головы. Когда Николай замолчал, бабушка тяжело вздохнула.

— Ты ни в чем не виноват, сынок, — тихо заговорила она. — Не смей себя винить. Ты ничего не мог изменить, ты был всего лишь маленьким мальчиком. Твое сердечко разрывалось от жалости к самому родному и любимому человеку. Но что мог сделать ты? Взять маму за руку и силой увезти в большой город? Она и твой отец — взрослые люди, а у каждого взрослого, в отличие от ребенка, всегда есть выбор. Жертва во всей этой истории — это ты. Они наполнили твою детскую жизнь страданиями и переживаниями, не смогли сделать счастливым. И поверь, твоя мама горько сожалеет об этом сейчас и теперь, уже с того света, она всячески помогает тебе, направляет, подсказывает. Она оплакивает твою прошлую, детскую жизнь, и мечтает, чтобы ты был счастлив в настоящем.

И не держи обиду на отца. Он хотел, чтобы вы были счастливы, счастливы все вместе, большой дружной семьей. Еще он боялся, что не найдет себя в большом городе, что не сможет должным образом обеспечивать свою семью, что основной кормилицей станет его жена, а этого он, с его воспитанием и жизненными ценностями, допустить не мог. Он любил вас обоих и изо всех сил старался заслужить вашу любовь. Он и до сих пор старается, каждый день мечтает о том, что когда-нибудь ты к нему вернешься.

Николай слушал бабулю, неприлично широко открыв рот, ни на секунду не отводя от нее глаз.

— Откуда вы все это знаете? — ошалело спросил он.

— Я, сынок, жизнь прожила и такое видела, что тебе даже не снилось, — просто ответила она и зябко поежилась. — Холодает чегой-то. Пойдем, родимый, скоро уж темнеть начнет, а ночью на кладбище ни один добрый человек не пойдет.

— Почему? — поинтересовался Николай, закрывая скрипучую калитку. — Думаете, по ночам души усопших из-под земли поднимаются?

— Бывает, что и души. Но не это самое страшное. Духи умерших тихие, послоняются по кладбищу, поплачут тихонько, да назад, на тот свет спешат. Беда приходит, когда ведьмы свой шабаш здесь устраивают. Берегини бедненькие мечутся, пытаются их дикие игрища прекратить, а чего толку? Слабее они, хоть и Тайга-матушка на их стороне.

— Ну и сказки вы, бабушка, сочиняете, — не выдержал Николай. — И ведьмы у вас тут, и берегини какие-то, еще и тайгу сюда приплели. Она что же, по вашему, живая?

— А как же! Живее всех живых будет. А берегини — дочки ее. Они тайгу беречь должны. Непослушные, правда, девки. Порой заиграются, забегаются и забудут про свои обязанности. Шибко уж они игривые и веселые.

Кладбище тоже владения Тайги. Место под могилки ведь у нее отвоевывают. Но на людей матушка не злится. Она, наоборот, старательно покой умерших охраняет. Вот и отправляет она своих дочек на ведьменские шабаши, все надеется с ними миром договориться. А эти злодиюги над ее девочками только потешаются, свистят, улюлюкают, метлами их гоняют. Потом берегинюшки долго плачут, обижаются.