Таймыр, Нью-Йорк, Африка... (Рассказы о странах, людях и путешествиях)

По соседству какой-то человек, скрестив под столиком ноги, дремлет, ловко полуприкрывшись газетой. Очки сползли на нос, но издали ничего не заметно. Голова наклоняется ниже, ниже… Человек вздрагивает, выпрямляется, косит глаза в угол, где стоит зоркий и строгий администратор.

К столику напротив нашего присаживаются парень с девушкой. Девушка взяла салат, парень — котлеты с гарниром. Но что, кроме помидоров, на тарелках у наших соседей свежее? Все либо замороженное, либо консервированное. Богатая Америка, говорю я Майклу, могла бы позволить себе роскошь не держать мясо замороженным по два года и не начинять каждый кусок химическими препаратами. Ведь продукты подкрашивают, обесцвечивают, можно сказать, гримируют. Всюду пищевая косметика, свыше тысячи разрешенных правительством химических примесей! Некоторые сорта хлеба делают «черным», сдобу и масло желтят, в чай добавляется коричневая краска, чтобы выглядел крепким. При откорме индеек, говорят, применяется даже мышьяк…

— Кажется, мышьяк уже запрещен, — замечает Майкл. — Вообще у нас за всем этим строго следят. Есть особая инспекция. Зато у вас…

Майкл считает, что мы не умеем показывать товар лицом. О эта русская упаковка! Она не привлекает, не притягивает. И еще: русские едят слишком много хлеба, много картофеля, редко пьют фруктовые соки.

Действительно, в Америке к завтраку — стакан сока, ланч — с соком, к обеду — тоже сок. Соки разные и всегда холодные, со льда. Стакан сока, кока-колы, лимонада, молока, чашка кофе, чая стоят в кафетерии одинаково.

— Майкл, вы часто обедаете в кафетерий или в ресторане?

Нет, он предпочитает готовить сам. В Америке это просто. Есть, например, блюда «Вари в упаковке». На самом деле их даже варить не надо, они уже сварены, а пакет кладется в кипящую воду только для разогревания.

Я не пробовал блюд «Вари в упаковке», но читал результаты обследования подобных продуктов. Группа американских врачей пришла к выводу, что во многих из них питательных веществ «не больше, чем в глотке виски», а витаминов меньше, чем в корме для лошадей и собак!

Но, может, эти блюда вкусны?

Майкл колеблется. Ничего, есть можно, если, конечно, добавить разные специи.

— Скажите, какое из здешних блюд настоящее национальное? Ну как, например, у нас щи.

Майкл оглядывает витрины:

— Вот! Памкин-пай!

Я так и знал: пирог с тыквой. Популярность тыквы необыкновенна. Ее оранжевый шар со смеющейся рожицей можно увидеть среди игрушек, на картинках, на плакатах; есть даже фонарики-тыквы. И конечно, ярчайшие, светящиеся тыквы вопиют с окон кафетерия: «Сегодня свежий тыквенный пирог!»

Дыня здесь не десерт, а закуска. На тарелку с ветчиной кладут несколько ягод спелой клубники. Перед обедом иногда жуют специально подаваемые конфеты. Правда, это в хороших ресторанах, а не в кафетериях. Зачем? «Для аппетита»…

Между тем кафетерий постепенно заполняется. Две девушки пьют кофе. Перед ними тарелочки с фруктовым салатом. Четверо рабочих закусывают куда основательнее: чашечки густого томатного супа, булочки с маслом, кукурузные оладьи с горячей патокой в крохотных горшочках, котлеты. Недостает запотевших стаканов с холодным пивом, но в кафетериях не продают спиртное.

Старушка берет стакан молока и пирожное. Ест медленно, смакуя каждую крошку. После некоторых колебаний идет к автомату, долго заглядывает в разные окошечки и выбирает маленький кренделек с корицей. Молоко допито, жует всухомятку.

Господин принес поднос, заставленный снедью. Ест, уткнувшись в газету. Отставляет тарелку с жарким, принимается за яблоко, облитое красной глазурью. К его столику подходит высокий человек, что-то спрашивает. Господин, не глядя, кивает. Человек забирает тарелку, уносит ее на свой стол, где приготовлена булка. Он ловко обрабатывает кость, срезая оставшееся мясо, подбирает хлебом соус…

Майкл косится: заметил ли я?

— Вам, конечно, всюду мерещатся безработные, — говорит он. — А может быть, это наркоман? Просадил все деньги на героин, теперь собирает объедки.

Нет, едва ли тут виной наркотики! На посетителе старый, но выутюженный костюм. Из нагрудного пиджачного кармана высовывается даже уголок белого платка. Похоже, что на этот раз платок — выкинутый белый флаг: человек сдается, сломленный огромным равнодушным городом.

— Кажется, мы засиделись, — говорит Майкл. — Недалеко, за углом, французский ресторан. Луковый суп там — объедение!

* * *

Ранним воскресным утром центр Нью-Йорка мертв. Закрыты магазины и даже газетные киоски: продажа воскресной газеты начинается в субботу вечером. Туристы еще только собираются стайками у подъездов гостиниц, энергично приветствуя друг друга.

Одну осень я жил в комнате с окнами на Сорок третью улицу, совсем не схожую со своей шумной соседкой. «Тюдор» переглядывается там со старым жилым домом.

Сумрачный осенний день встречают в этом доме с электрическим светом. По воскресеньям сидят в подтяжках за кофе, роются в газетах, ласкают кошек, штопают носки, вытирают пыль тряпкой, гудят пылесосами.