Ближе к полудню кое-кого ждет воскресный скромный пир с соседями, когда хозяйка печет торт по рецепту покойной матушки или колдует над особым чаем: сначала заваривает крутым кипятком, потом охлаждает в холодильнике, пересахаривает до приторности и в заключение выжимает в каждый стакан сок целого лимона. Сегодня пир, кажется, в квартире, где на окнах красные герани. В следующее воскресенье, возможно, будет у соседей, которые в самую холодную погоду спят с открытыми окнами. Там на подоконнике гуляет иногда жирнющий ангорский кот.
Но какие пиры с соседями у гостиничного жильца? Плетусь в кафетерий. Пусто, слышно, как гремят подносы. С утра и кассирши не прочь поболтать с завсегдатаями.
Сегодня этим господам некуда спешить. Они неторопливо присматриваются к витринам, придирчиво выбирают столик, развертывают газету и… по привычке мгновенно уничтожают все, что наставлено на подносе. Раз навсегда выработанный ритм утренней заправки мешает смаковать недожаренный, сочащийся кровью кусок мяса и хрустящие листья салата. Все уничтожается мгновенно, и какое-то время посетитель сидит даже с несколько растерянным видом. Он не знает, куда девать руки и время. Потом сует монетки в отверстие автомата и пьет второй, праздничный стакан кофе. А дальше что?
В самом деле, что дальше? В обычные дни мистер Смит, закончив заправку, спешит в контору, чтобы делать свои или чужие деньги. Он занят, он подобие хорошо отрегулированной машины, которая не может, не должна останавливаться даже на минуту. А в воскресенье?
А в воскресенье у мистера Смита наступает то особое состояние, которое американские исследователи называют «страхом свободного времени», «неврозом удовольствий» и еще как-то посложнее. Алексей Максимович Горький, еще в начале века насмотревшись на унылое недоумение, почти тревогу, заметные на лицах американцев по воскресеньям, сказал просто: научив людей работать, их не научили жить, и поэтому день отдыха является для них трудным днем.
Мистер Смит бесцельно топчется у витрин закрытых магазинов. Постоял у окна, густо населенного пиджаками, рассматривает в соседнем цветные водопады галстуков. Скучно… Может, пойти на Таймс-сквер?
Но знаменитый перекресток Сорок второй с Бродвеем тоже пуст. Ветер крутит смерчи из газетных листов, обрывков оберточной бумаги. Однако Таймс-сквер уже орет. Из открытых дверей сувенирных лавчонок несутся зазывные звуки магнитофонов, пущенных на полную силу.
В некоторых лавчонках владельцы стараются создать впечатление, что они по меньшей мере прогорели на бирже и сегодня, именно сегодня, только сегодня, вынуждены по баснословно дешевым ценам распродавать свои превосходные товары.
Вот витрина с небрежно приклеенными газетами, где от руки чернилами крупно намалеван отчаянный призыв: «Хелп! Клоуз аут!» — «Помогите! Закрываюсь!»
Внутри — разломанные картонные ящики, обрывки веревок и прочий мусор, разбросанный по полу. Все признаки спешной ликвидации дел. Еще бы! Владелец поднаторел в этой роли. Целый год изо дня в день он симулирует банкротство и срочную распродажу, ловя на эту удочку простаков, перед отъездом из Нью-Йорка запасающихся сувенирами.
Есть ли на свете сувениры безвкуснее и однообразнее нью-йоркских? Бронзовые статуи Свободы и бронзовые же Эмпайры всех размеров, открытки с подкрашенными выпуклыми изображениями той же Свободы и Эмпайра, пепельницы с барельефами Свободы, термометры, вделанные в позолоченные Эмпайры…
Таймс-сквер предлагает вам развлечение — «музей занимательных вещей». Гигант ростом с Петра I, в чалме, широких восточных шароварах и роговых очках, для рекламы торчащий у входа, с молчаливым презрением смотрит на пигмеев, сующих деньги в окошечко кассы.
Над экспонатами всюду надписи: «Хотите — верьте, хотите — нет». Посетителям показывают голову миссионера, попавшего к дикарям, копии «Орлова» и «Великого могола» — знаменитейших бриллиантов мира, двухстворчатую «железную деву» с острыми ножами, которые вонзались в тело казнимого, топоры для отрубания рук и вообще полный набор орудий пыток, сапоги 168-го размера. Тут же горящие фальшивыми самоцветами мифическая астраханская и сибирская короны, копия короны Николая II, чучело двухголового теленка.
А теперь куда? Может быть, в кино?
Кинотеатры заняли обе стороны Сорок второй улицы возле Таймс-сквера. Электрическую энергию тут тратят расточительно, но без выдумки. Света бессмысленно много. Перед входом в каждый кинотеатр предлинный, нависающий над тротуаром балкон, весь утыканный лампочками. То же и на другом балконе. Лампочки высвечивают названия фильмов и имена популярных артистов, рекламные фото и афиши с краткими зазывающими надписями.
Фильм «Спасибо дураку». О нем: «Тут полуправда и исковерканная жизнь, горькая любовь и страшная ненависть, которые делают день опасным, а ночь — кошмарной».
Не хотите смеси полуправды с горькой любовью?