Тайна

– Мой никчемный папаша не особо огорчался, что должность ушла черному парню. Не огорчался, пока не узнал, что менеджер банка – который и в колледже учился, и английский у него классный – не какой-нибудь белый, а доминиканец. Всем в банке заправлял сраный белый доминиканец. И ни с того ни с сего этот сраный белый доминиканец его утопил. Мы, латиносы, будем держать друг друга под водой, пока не утопим, говаривал папа. Папашу уволили, и домой он не вернулся. Этот гад бросил Мами, прямо со мной внутри. Так мне Мами говорит. Я никогда его не видела, сволочь такую. Надеюсь, он сдох. Надеюсь, он…

– Марио.

– Придержи коней, я как раз пытаюсь объяснить. В одиннадцать лет я уже понимала, что мужики заглядываются на мою задницу; так вот, когда я это поняла, то стала держаться подальше от латиносов. Поэтому, когда я в школе понравилась итальянцу – понимаешь, он приносил мне канноли, – я подумала: э, да он не латинос. Это хорошо. Это гут, понимаешь? А ты… – Она ткнула пальцем мне в руку. – …Ты был классный, но латинос и молчал как рыба, как трусло какое-то. Или задрот.

– Я правда классный, по-твоему?

Таина улыбнулась и вздохнула. Я не стал просвещать ее насчет того, что итальянцы тоже из латинцев, потому что вроде как понял, что она хотела сказать. Ее не самый заботливый в мире отец рос в Южном Бронксе во времена, когда пустыри там ширились, подобно злотворным садам. Он рос в окружении уличной шпаны; если этих мальчишек ловили за руку на краже – они врали, если их били – они сквернословили, а если их отправляли в тюрьму – они лягались и крикливо обвиняли весь мир в том, что весь мир их ненавидит. Вероятно, отец Таины изо всех сил пытался не уподобиться им. Да, он не умер, не оказался в тюрьме, но они успели заразить его. Он носил в себе дух гетто. Так с чего мне винить Таину? Она, как умела, защищала себя от того же скотства, от которого пытался увернуться я. Но это, конечно, не значит, что такое объяснение пришлось мне по вкусу.

– Я помню, как – прежде чем Мами забрала меня на хрен из школы – я сидела на скамейке в школьном дворе, совсем одна, потому что никто не садился рядом со мной. Даже ты…

– Я боялся тебя, – прошептал я. – Ты права. Я боялся, ты была такая красивая.

– Чего? Громче! Я была – что?

– Ничего. – Но, по-моему, Таина меня расслышала.

– Отлично. – Она внимательно посмотрела мне в лицо и продолжила. – А он подошел и сел рядом со мной. Не буду тебе врать: мне нравилось, что он сидит рядом.

– Гос-с-с-поди. – Я думал, меня вырвет.

– Нет, правда. Я чувствовала, что он хочет сказать мне что-нибудь хорошее, только ни хрена не знает как. Понимаешь, примерно как я вот ругаюсь, как матрос, и ничего не могу с этим поделать. А потом он увидел, что из школы вышла его компания. Я же знаю вас, мальчишек. Когда появляется ваша компания, вы целый спектакль разыгрываете…

– Что было дальше?

– Достал уже. Ладно. Ничего не было. Он молчал, молчал, потом оставил канноли на лавке, закурил и пошел к своим парням, как будто я пустое место. И с того дня он всегда приносил мне канноли.

– Всегда?

– Ну. Он знал, где я сижу, знал мое расписание и оставлял свежие канноли у меня на парте, в пластиковом пакете.

– А ты что делала?

– Ела, конечно. Что, по-твоему, с ними еще делать? Вкусные, заразы.

Таина подвинулась очень близко и взяла меня за руки.

– А больше ничего не было.

– Ничего?

– Клянусь жизнью своего малыша, – сказала она, и я сразу ей поверил. – Ну что, мир?

Я молчал, потому что в глубине души не винил Марио, Таина так красива! Но в то же время мне хотелось с ним поквитаться, только я не знал как.

– Мир? Или как? Чего молчишь, блин?

Я кивнул. Злиться на Таину было невозможно.

– Хорошо. Я хочу кое-что тебе показать, – прошептала Таина, а шептала она редко. – Мне так нравится айпод. Я его слушаю, но только по ночам.

Мы встали с дивана (я помог Таине поднять ее беременное тело, которому оставалось всего несколько недель до родов), и она подвела меня к стенному шкафу. Полки и пол были завалены детскими музыкальными инструментами: детский маракас, детская труба, маленькие бонго и барабан, укулеле, детское пианино и маленький синтезатор, батарейки в котором давно разрядились.

– И ты на всем этом играешь? – спросил я, но Таина не ответила.

Еще здесь были полученные Таиной музыкальные награды и школьные дипломы, а также кучи ее детских фотографий, и на всех она пела. Семилетняя Таина в джинсах и футболке с Винни-Пухом стояла перед микрофоном, и микрофон был больше ее лица.

– А ну отдай. – Таина выхватила фотографию у меня из рук.

– Можно посмотреть?

– Нельзя. – Она как будто защищалась. – Мать не покупала мне игрушки. Она все свои гроши тратила на музыкальные инструменты, чтоб их.

– И ты умеешь на них играть?

– Да, умею, доволен? Я вообще не их тебе хотела показать. – Она указала на самую верхнюю полку и скомандовала: – Достань вон то.

Сама она не могла дотянуться.