Тайна

Я оставил его рассматривать фотографии, прислонился к старому пианино и стал изучать костюм vejigante, висевший на двери чулана, – красочный, он царил в этой маленькой квартирке. Я спросил Саля, не наденет ли он костюм сегодня вечером. Но Саля словно парализовало. Я перестал существовать. Он что-то коротко пробормотал себе под нос, кивнул. По-моему, он был счастлив, но в чем состояло его счастье, я не мог разгадать. Саль взял в руки фотографию площадки – и сделал шаг назад. Посмотрел на стену, снова на снимок, а потом перевел взгляд на меня.

– Ты уверен, что это то самое место? Не похоже.

– То же самое, Саль.

– Вот черт. А я, понимаешь, никогда его таким не видел. Никогда не видел, чтобы там было столько света. И правда, игровая площадка. Давай пойдем туда, papo, прямо сейчас пойдем.

– На площадку?

– На площадку.

– Ты что, серьезно?

– Да. Идем же.

Игровая площадка призывала его. Старый Саль обулся, надел плащ, схватил трость. Я много чего хотел сказать, но решил промолчать; как-нибудь в другой раз. Мне страшно хотелось выбраться из полуподвала.

– Заплатишь за меня в метро, papo?

– Давай сделаем лучше, – предложил я. – Возьмем такси.

Сальвадор взял с собой фотографии. Во время поездки он молчал, глядя в окошко, за которым мелькал Испанский Гарлем. Сальвадор много где жил, в разных кварталах. Он пел ду-вуп на бесчисленных углах бесчисленных улиц; теперь, когда он смотрел на эти места из окна такси, его воспоминания оживали. Мы пересекли Центральный парк, поехали к Верхнему Ист-Сайду, а потом по направлению к Клинтону.

На углу 46-й Западной улицы и Девятой авеню я расплатился с водителем. Сальвадор выпрыгнул из машины, словно объятый пламенем. Подбежав к ограде, он вынул из конверта фотографию. Сравнил настоящую площадку со снимком. Поток воспоминаний нес Саля вдоль ограды. Потом старик положил руки на сетку и закричал так, словно хотел обрушить ее.

Я чувствовал, как ему неловко. Как стыдно, что я стал свидетелем его вопля. Наконец Саль снова сделался смиренным стариком.

– Знаешь, papo, единственное мое желание – это начать все сначала. Начать сначала, больше мне ничего не надо. Но начать сначала невозможно. – Что-то подобное он мне уже говорил. – Но если бы я мог все начать заново, – Саль явно не один раз вел этот разговор с самим собой, – то где бы я начал? – Он снова взглянул на фотографию. – С того самого дня моя жизнь пошла под откос. Где бы я мог начать?

– Может, прямо сейчас? Сегодня? – сказал я. – Саль, не надо и дальше наказывать себя, ты и так живешь в темноте.

– Я должен так жить. – Он убрал снимок и зашагал к полицейскому участку.

– Нет, не должен. Слушай, тебе не обязательно жить в стыде, ты расплатился сполна, ты столько лет просидел в тюрьме…

– И никого не вернул, – перебил он меня твердо, но вежливо. Я наконец увидел кривую улыбку, хотя ее, скорее всего, вызвала к жизни печаль.

Мы шли через Адскую Кухню Сальвадора. Через жестокий район, породивший уличного супергероя марвелловских комиксов, ирландца Сорвиголову. Но джентрификация превратила Адскую Кухню в Клинтон, и адскими здесь теперь были только цены на жилье.

– Mira, papo, ты слышал историю о том, как босяк играл в карты с Судьбой?

Я помотал головой.

– Так вот, приходит Судьба играть в карты, и босяк думает, что он сейчас ее обыграет и изменит свое будущее. Но он, понимаешь ли, замечает, что Судьба жульничает. Босяк видит все ее подлые трюки и проигрывает. Судьба говорит ему: ты всегда будешь босяком. Потому что ты жульничаешь, отвечает босяк. А Судьба ему: верно, но я все же дала тебе сыграть.

– Не понял, – сказал я.

– Это значит, что у меня с самого начала была подлая жизнь. Но она у меня была. Может быть, в этом все дело? Может быть, мне надо радоваться и своей несчастной жизни? Да? Но как мало в этом смысла, papo.

– Знаешь, Саль, может, espiritista и тебе поможет. В смысле – Пета Понсе. Она все равно приезжает, так что и тебе не повредит.

Но Саль шел вперед.

Оказавшись возле полицейского участка, он сравнил его с фотографией, как сравнивал фотографию игровой площадки с площадкой реальной.

– Саль, я знаю, что солнечный свет как-то действует на тебя, но давай придем сюда днем? Так, чтобы ты был не один?

– Нет, papo. – Он не отрывал взгляда от участка. – При свете дня я могу наткнуться на кого-нибудь из них.

– На кого?

– На матерей.

– На матерей? Чьих?

– Тех мальчиков, – сказал Саль, удивляясь моей непонятливости.

Я подумал: это вряд ли. Слишком давно все произошло, матери мальчиков, наверное, уже обратились в прах. Умерло и поколение Плащмена. Большинство тех, кто был тогда взрослым, наверняка покинули этот мир. Но Саль думал иначе. Матери мальчиков ходят по земле, как и он сам.

– Саль, шансы, что ты столкнешься с теми женщинами, равны примерно нулю.