Тайна аптекаря и его кота

Так вот, как же мне себя с ним держать? Правду рассказывать нельзя, ибо, во-первых, на то ваше разрешение потребно было, а во-вторых, напугала бы его правда и ещё пуще стал бы таить он источник своей силы. А бесконечно прикрываться вымышленным Дыней — чем дальше, тем глупее. Уже штучку мою двухтрубчатую никаким Дыней не объяснить. Всем ведь известно — они, ночные, орудуют кастетами, ножами, обычными и метательными, арбалеты у них водятся, сабли… но штучек у них не бывает. Слишком редкая вещь, слишком опасная в обращении. Оцарапался шипом, заряжая — и всё, пожалуйте под холмик могильный.

— Нет, господин мой, — помотал я головой. — Не было такого Дыни. Он же честный карманник, а не душегубец!

— А был ли вообще Дыня? — хитро прищурился он.

— Да какая разница, господин мой, был ли этот Дыня, не был, или он вообще Тыква, — подбавил я в голос грусти. — Много у меня плохого в жизни случилось, и не хочется вспоминать. Вы проще на это смотрите: я слуга ваш, вы мне в месяц платите десять медных грошей, я работаю с усердием, а коли провинюсь, вы вправе прутом поучить… в общем, всё будет как и раньше.

— Скобяной лавки в Тмаа-Урлагайе тоже не было? — перебил он. — И всех последующих печальных событий?

— То, что было, оно ещё хуже было, — я начал уставать от рзговора, в ушах звенело и перед глазами всё малость расплывалось.

— Ладно, — вздохнул он, — я так понял, что допрашивать тебя без толку?

— Ага, — подтвердил я. — Совершенно без толку.

— Ну а если я, к примеру, выгоню тебя? — не отставал он. — Заплачу положенное за полгода… шестьдесят медных грошей… Что будет?

— Не стоит этого делать, господин мой. — Я совершенно искренне посмотрел ему в глаза. — Оттого вам спокойнее не станет. И уж точно не станет безопаснее.

— А мне, выходит, угрожает опасность? — хмыкнул он.

— Истинно так, — признал я. — Ещё с того дня, о котором рассказал Арихилай. Сами ж понимать должны…

— Ладно, последний вопрос на сегодня, — он отошёл к окну, отвернулся и стал глядеть на тающий в сумерках закат. — Заслуживаю ли я, по твоему мнению, костра?

Вот уж спросил так спросил… Тут надо тонко… потому что даже по оттенкам слов он может понять то, что рано ему пока понимать…

— Трудный вопрос, господин мой, — подумав, отозвался я. — Скажу так: тот господин Алаглани, который семь лет назад беса чужой болью кормил, несомненно заслуживает. А вот тот, который спустя семь лет здесь стоит — не знаю.

— Ты можешь мне поверить, Гилар? — не поворачиваясь, сказал он. — Поверь, то был единственный раз, когда я покупал силу за боль.

Хотел я его спросить, за что он сейчас её покупает, но не стал.

— Простите, господин мой, — только и сказал, — в сон меня шибко тянет.

И действительно уснул.

А дня через два я вполне поправился и приступил к обычной службе. Вроде как ничего не поменялось с нашей поездки. По-прежнему накрывал я трапезу господину, убирался в его покоях, приглашал посетителей и разносил письма. По-прежнему занимался он со мной книжной премудростью, от Памасиохи перешли мы на трехтомный труд старейшего брата Гисиохири Второго «Изыскания в области языков и наречий людских, кои по лику земли рассеяны». Это, доложу я вам, посложнее было, тут мало того, что кучу чужих слов запоминать приходиось, так ещё и вычисления старейший брат применял, разбирая слова по частям. А вот воинским искусством более господин со мной не занимался. «Теперь уже и ни к чему», сказал. И меня сие ничуть не расстроило.

Спрашиваете, что рассказал я остальным слугам о нашей поездке? О, я им в подробностях рассказал! Как вязли колёса брички в сугробах, как приехали мы уже к ночи в замок барона Гилаги-тмау, старого боевого друга нашего господина Алаглани. Замок — это только так называется, а на деле правильнее сказать — развалины. Цела только центральная башня, остальное столь ветхое, что и заходить туда боязно. А барон обнищал, никакой у него возможности нет чиниться. Только три комнаты жилые, то есть отапливаются, в остальных же — холодрыга. Деревенька у барона одна-единственная осталась, остальное конфисковали в казну, какая-то тяжба там, годами длящаяся. Да и доход с деревеньки — на хлеб хватает, а на масло уже нет. Семья же у барона большая — шестеро сыновей и дочка-малютка. А баронесса скончалась родами, так что один он детей растит. Старшему сыну пятнадцать, младшему — семь, а дочке-малютке два годика всего. Детей он строго воспитывает, чуть что — учит лозой. Слуг всего двое — нянька малютки, она же её бывшая кормилица, и старик Армигалай, который и за конюха, и за сторожа, и за лакея. Приняли нас радушно, несмотря на бедность, господин Алаглани с бороном выпили крепко, старые деньки вспоминая, а я старику Армилагаю помогал по хозяйству. И так напомогался, что простыл крепко, подцепил снежную лихорадку, опозорился — пришлось господину меня везти как принца и в дороге самому всё делать…

Этим я все вопросы отмёл, история понятная вышла, да не слишком занятная. На что и расчёт был.