Тайна аптекаря и его кота

— Да брось, Гирхай, — тяжело вздохнул господин Алаглани. — Сам видишь, он всё равно не скажет. Одно слово — минерал непонятной природы.

— Природа моя совсем даже понятная, — возразил я, убирая штучку от любопытных глаз. — Природа моя хочет жрать и спать. Сейчас, госпожа моя, помогу вам с готовкой управиться, и накроем. Хотя… они ж всю посуду переколотили.

— Есть запасная, — усмехнулся господин Алаглани. — Постой! — он подтянул меня к себе, положил левую руку на лоб, а двумя пальцами правой слегка сжал моё запястье. — Да ты горишь весь. Снежная лихорадка, видимо. Ну-ка…

Он легко, словно куклу, поднял меня на руки и понёс в комнату, где ночью спал Илагай.

— Это вы что? Это зачем? — возмущался я, но господин, не слушая моих криков, положил меня на кровать, быстро и деловито раздел, накрыл толстой медвежьей шкурой.

— Сейчас выпьешь настой желтоголовика, потом я разотру тебя барсучьим салом, — строго сказал он. — К вечеру, как проснёшься, стакан крепкого вина и отвар длинношипа. Утром станет полегче.

— Да я отлично себя чувствую! — заявил я, пытаясь поднять непослушную голову. — Я вполне могу работать!

— Тут и без тебя есть кому работать! — заявил он.

— И кому же? — хмыкнул я. — Принцессе? Или пресветлому князю? Им же невместно!

— Понял? — коротко спросил он.

— Понял, — кивнул я.

— Давно?

— Вчера.

Хотя вчера только то и случилось, что давние мои догадки сделались твёрдо установленным.

— Ладно, потом поговорим, — сказал он и вышел.

И тут же, легка на помине, появилась госпожа Хаидайи. Присела на край кровати, обняла меня, и сделалось мне под шкурой жарко-жарко.

— Бедный… — произнесла она и, нагнувшись, поцеловала мой лоб. — Как же ты настрадался, малыш…

И вот тут я заплакал. Будто не пятнадцать мне через три месяца стукнет, а всего-то десять или того менее. Не в голос ревел, понятно, да и какой у меня тогда был голос — хрип и сип один — но уж слёз натекло преизрядно. Плакал я, ибо до сердечной боли всех мне стало жалко — и её, скиталицу, и маленького Илагая, и папу его — попавшего в демонские когти господина Алаглани, и старика Гирхая, и , конечно, брата Аланара, и старого графа и его молодую жену, и уж тем более несчастного мальчишку Арихилая, ставшего беспощадным Лешим, и даже Волосатика этого звероподобного… Ну и себя, конечно.

— А ты чего плачешь? — удивился Илагай, просочившись в комнату. — Ты же победил медведя! И без арбалета, во как!

Лист 31

Я говорил вам, почтенные братья, что события ускорили ход свой с осени, а к зиме понеслись галопом. Всё так, но галопом нельзя скакать вечно. Вот и у нас после бурных дел наступило затишье.

В лесном доме господина Алаглани мы пробыли ещё день, а потом нашим гостям настало время уезжать. Оно и понятно, счастье слишком долгим не бывает, а в их положении опасно оставаться где-либо дольше нескольких дней. Тем более, после нападения ночных, которое могло быть и не таким уж случайным.

К счастью, господин Гирхай действительно не шибко пострадал, и мелкая рана головы не помешала ему править лошадьми.

А вот со мной вышло похуже. Видно, слишком уж полюбился я снежной лихорадке, и потому, несмотря на обещания господина Алаглани, не поднялся я на другой день. Жар сменялся ознобом, голова была тяжёлой как колода, на которой дрова колют, саднило горло и голос пропал. Я почти всё время дёргался между сном и явью, и не спрашивайте, что снилось — всё равно не помню. Одно скажу — сны эти были странными и тревожными. Вроде кто-то звал меня куда-то, куда никто ещё не ходил, кто-то угрожал не пойми чем, кто-то ругал не пойми за что.

Потому я и отъезда гостей не заметил. Проснулся ближе к вечеру, когда их и след уже занесло начавшейся наконец метелью. Я даже подумал было, не приснилось ли мне это всё — госпожа Хаидайи-мау, пресветлый Гирхай, маленький Илагай, но нашёл в изголовье игрушку — деревянного пса с ладонь величиной. Ясно кто оставил. От сердца, видно, оторвал.

Господин Алаглани так и не позволил мне вставать, кроме как по нужде. Сам топил печь, сам готовил еду из оставленного гостями. И каждый час менял мне мокрые тряпки на лбу да поил отварами. Один раз, думая видно, что я сплю, пробормотал интересную фразу:

— Пока ничего иного я не могу для тебя сделать. Пуст я пока.

А на другой день отправились в путь и мы, хоть и не прошла моя лихорадка. Перенёс меня господин Алаглани в бричку, закутал в медвежью шкуру, а сам сел на козлы. Я же провалился в такой глубокий сон, что не помню даже, останавливались ли мы на том самом постоялом дворе. Пришёл в себя уже в городском доме, на диване в кабинете. И первое, кого увидел — кота. Рыжий забрался мне на одеяло и буравил своими жёлто-зелёными глазами. Изучал, как хитрую загадку.

— Ну, здравствуй, — сказал я ему и чуть приподнялся. Голову уже не ломило, и жар схлынул, но всё тело пропиталось слабостью. Сейчас, в случае какой беды, я не то что с медведем бы не справился — даже с котом..

— Я гляжу, тебе получше? — спросил господин Алаглани из-за стола. Оказалось, уже вечереет, солнце недавно скрылось, но пламенеет ещё в полнеба холодный пунцовый закат.