И еще — я каким-то образом попала в ту самую комнату, куда мне категорически запретил заходить Василий. Я пыталась заглянуть туда из дома, но нашла только пустую комнату и печку — и никак не то, что я вижу сейчас. Стало быть, та, в доме, была обманкой, что подтверждает самые мои страшные предположения.
Остается только сложить два и два, чтобы понять то, что я никак не хотела принять, во что не хотела поверить.
Василий и есть этот самый маньяк-убийца…
Я вспомнила, как он сидел, залитый лунным светом, и бормотал какие-то заклинания. А утром обнаружили два растерзанные тела…
Вспомнила замазанные особенной красной глиной сапоги, которые он потом сжег… Вспомнила найденный Оськой старый проржавелый значок из города Нижнезаводска.
И, как только я сложила в уме все части этого страшного пазла, печка в углу комнаты начала поворачиваться. Ну да, там была печка, точнее, только один ее край.
Сначала я подумала, что у меня галлюцинация. Или просто голова кружится от перенесенного стресса.
Я протерла глаза, пригляделась…
Но нет, печка продолжала поворачиваться, как турникет в метро или на проходной.
А в следующее мгновение из-за поворачивающейся печки появился человек.
Хозяин дома. Василий.
Тот самый Василий, который, как я только что поняла, не кто иной, как маньяк-убийца.
Я в ужасе попятилась, пока не прижалась спиной к стене.
Тут же рядом со мной оказался Оська, и я схватилась за его загривок, как за спасательный круг.
Оська со мной, он не даст меня в обиду! Вдвоем мы как-нибудь с этим злодеем справимся!
Но Оська вел себя как-то странно.
Он не рычал на Василия, как недавно на Михаила, не скалил зубы, не собирался наброситься на него… он смотрел на маньяка вполне доброжелательно и даже… даже приветливо вилял хвостом!
А Василий поглядел на нас, неодобрительно поморщился и проговорил с укоризной:
— Ну говорил же я тебе — не ходи в эту комнату! Неужели так трудно это было запомнить?
— Я… мы… мы случайно… мы нечаянно… — лепетала я в ужасе. — Мы вылезли сюда из подвала… Там полиция приезжала…
Затем я оглянулась на стены, завешанные вырезками и фотографиями, и едва слышно проговорила:
— Значит, это все ты?..
Он молчал, лицо его перекосилось.
— И теперь ты меня убьешь?
Тут он как-то странно всхлипнул и выдохнул:
— Да ты что подумала?
— А что я могу подумать? Что могу подумать, глядя на это? — Я обвела взглядом вырезки и фотографии.
— Да ты сама посуди — сколько лет мне было тогда! — Он ткнул пальцем в вырезки почти тридцатилетней давности. — Как ты думаешь, мог я совершить что-то подобное?
Ой, а я-то думала, кого мне напоминает этот мальчик на фотографии. Так это же Василий, только двадцать восемь лет назад! Надо же, совсем не узнать его сейчас…
— Так ты что, думаешь, я мог? — повторил он жестко.
— Тогда, допустим, да… то есть нет, не мог, — вынуждена была признать я. — Тогда ты действительно был ребенком. Но четырнадцать лет назад ты уже был вполне взрослым… тем более сейчас… и вообще, если это не ты — почему тогда ты все стены в этой комнате оклеил этими вырезками и фотографиями?
— Почему? — переспросил он резко. — Да потому… потому что я — вот… — и он снова ткнул в ту старую вырезку. Точнее — в фотографию пропавшей семьи. — Я — этот ребенок… это моя семья пропала двадцать восемь лет назад.
Я молчала, потому что мне стало стыдно. Как это я раньше не догадалась?
Потом еще раз посмотрела на фото…
Конечно, снимок был довольно плохой, но я заметила определенное сходство Василия… нет, не с ребенком — уж очень много времени прошло, — но с мужчиной на фотографии. С отцом ребенка. Только отец был крепкий, красивый мужчина, видно, что спортом занимался, гантели небось поднимал, плавал… А Василий, конечно… взгляд всегда хмурый, глаза отводит, в пол смотрит, худой такой, сутулый, грудь впалая, плечи опущены… то есть… постойте, если двадцать восемь лет назад ему было десять, то сейчас значит всего тридцать восемь? А выглядит на все пятьдесят.
Ну, это понятно — столько пришлось пережить…
Так что, он говорит правду?
Во всяком случае, Василий явно не собирался меня убивать.
А тут еще Оська… он явно смотрел на Василия с симпатией, а я уже говорила, что мой Оська в людях разбирается. Этот нахал, кстати, подошел к Василию и положил голову ему на колени. И смотрел так умильно… да он на меня так не смотрит! Да что же это такое, этот подозрительный тип сманивает мою собаку!
Вот этого я уж никак не могла позволить.
Я немного отступила от стенки, в которую вжималась спиной, и при этом случайно задела столик с подсвечником и шкатулкой.
Шаткий столик покачнулся, шкатулка свалилась на пол и от удара открылась.
Из нее выкатился большой овальный камень — полупрозрачный, голубовато-серый. В его тусклой глубине то и дело перебегали какие-то живые багровые искры, словно отсветы далекой грозы.
Я машинально подняла этот камень, посмотрела на свет.
Искры внутри него стали ярче и живее, камень словно разговаривал со мной.
Я с испугом смотрела на него. Почему-то мне показалось, что, уронив его, я совершила непростительную ошибку…